была слишком странная, извращенная месть. Элизабет нахмурилась, отказываясь допустить подобное.
А может быть, он просто бессознательно старался исправить случившееся, пытаясь в какой‑то мере стать Дэмианом, и потому рисовал как Дэмиан, работая в его студии, бродил в лесу и вдоль речных берегов, которые так нравились Дэмиану, любил и одновременно ненавидел ее, Элизабет. Быть может, он пытался жить за него?
Ей надо успокоиться. Не было ли безумием предполагать такое? Она и сама испытывала чувство вины. С того момента, как она узнала о смерти Дэмиана, она находилась в состоянии душевного кризиса. Эти ужасные сны! А то, что случилось в вечер их приезда во Флэмбуаз, – она была абсолютно убеждена, что тот, кто держал ее в объятиях под ивами и целовал, был Дэмиан.
Но Дэмиан мертв. Он не мог гулять у реки, не мог целовать ее. А был ли там кто‑то? Неужели все это лишь померещилось ей?
Или это был Ив? Тогда понятно, почему, Шанталь упорно отрицала, что видела его там: похоже, она знала о некоторых странностях своего мужа.
Нет, у кого‑то из них двоих, подумала Элизабет, с психикой явно не в порядке – вопрос только у кого: у нее или у Ива де Лаваля?
Наклонившись, она взяла книгу, надела солнечные очки и заставила себя прочитать несколько глав. Солнце начинало припекать слишком сильно, и она перенесла шезлонг в прохладную тень. Часы показывали полдень, пора было перекусить.
Полежав еще полчаса, она собрала свои вещи и вернулась в дом. Приняв душ и надел свободную хлопчатобумажную зеленую тунику, едва доходившую ей до колен, она пошла на кухню готовить себе второй завтрак.
Она порезала овощи: огурец, перец, салатные листья, листья цикория – и залила их приправой, для приготовления которой тщательно смешала растительное масло, лимонный сок и винный уксус. К свежему салату она достала разнообразные сыры и с удовольствием принялась уплетать все это.
Потом Элизабет сварила кофе и медленно пила его, прислушиваясь к тишине дома и к теплому дыханию сада. Сейчас было слишком жарко, и она решила вздремнуть, растянувшись на кушетке.
Когда она проснулась, деревья уже отбрасывали длинные синие тени на стены дома и жара немного ослабла. Элизабет, потянувшись, зевнула и взглянула на часы – было уже четыре. Когда же они вернутся из Анже? Они, очевидно, решили остаться пообедать там. Почувствовав вдруг, что ей надоело собственное общество, она решила прогуляться в деревню и купить открытки. Она уже послала одну Максу, но хорошо бы написать и коллегам по работе тоже.
Флэмбуаз был небольшим селением с одной неширокой, взбегающей на холм главной улицей. На маленькой площади напротив полицейского участка и кафе стояла церковь шестнадцатого века. Здесь же располагалась небольшая булочная‑пекарня и мясная лавка. Площадь, конечно же, носила название площади Революции – в каждом французском городе и в каждой деревне была площадь с таким названием, равно как и мемориал в честь павших на войне. Во Флэмбуазе стояла статуя сурового солдата первой мировой войны, воздевшего руку к небесам, и венок из свежих цветов лежал у его ног. На гранитной плите было высечено:» Погибшим за Родину «. У церковной стены на скамейке сидели двое старичков, с интересом оглядевших проходившую мимо Элизабет.
– День добрый, господа, – поздоровалась она с ними по‑французски, и они сдержанно ответили ей.
Она не торопилась с покупками. В кафе она присела выпить прохладительного, потом зашла в булочную и купила марципаны и несколько еще горячих, восхитительно пахнущих булок.
Возвращаясь домой, она решила воспользоваться более короткой, но довольно узкой дорогой – по ней мог проехать только один автомобиль. По обеим сторонам дороги были виноградники, отделенные от проезжей части глубокими канавами и высокой изгородью.
Идя по одному из самых узких участков, она внезапно услышала за спиной шум приближающегося автомобиля. Оглянувшись, увидела маленький красный» рено «, за рулем которого сидела Шанталь де Лаваль с перекошенным от ненависти лицом.
Элизабет едва успела отскочить в сторону, но машина все же задела ее. Она скатилась в канаву, раздирая в кровь лицо и руки.
Какое‑то мгновение она лежала, едва дыша, лицом вниз. Машина остановилась, взвизгнув тормозами, хлопнула дверца, и послышались торопливые шаги.
– Mon dieu, je suis desolee, vous savez… pardonnez‑moi… c'est…
Из этой путаной речи мало что можно было понять. Элизабет могла только догадываться, что хотела сказать Шанталь. Глаза француженки расширились от ужаса, когда Элизабет подняла голову.
– Oh, mon dieu, votre visage! Je suis desolee! – опять затараторила она.
– Вы ехали как сумасшедшая. – Элизабет стала заикаться от охватившего ее гнева. – Я думала, что вы хотите задавить меня.
Их взгляды встретились, и в глазах Шанталь промелькнуло что‑то недоброе. Элизабет тихо охнула и побелела.
– Вы действительно…
– Нет! – протестующе вскрикнула Шанталь и продолжала несвязно:
– Я не знаю, я не думала. Я не собиралась… нет, конечно же, нет. Я вовсе не имела этого в виду – неужели вы не понимаете?
Элизабет было сначала трудно воспринимать чересчур быстрый французский. Она встала, слегка покачиваясь, а Шанталь продолжала что‑то бормотать. Она осторожно поддержала Элизабет.
– Пожалуйста, позвольте мне посмотреть, что с вашим лицом. Вы вся в крови! О, что я наделала! Вам больно?
– Со мной все в порядке, – сказала ей Элизабет. – Мне надо только присесть…
– Пойдемте со мной, пожалуйста, – произнесла Шанталь, ведя ее к машине и помогая устроиться на заднем сиденье. Элизабет наклонилась вперед, опуская голову на руки. Она чувствовала слабость и тошноту от только что пережитого страха и боли.
– Я должна отвезти вас к доктору, – сказала она.
– Нет! Мне не нужен Доктор. Через минуту со мной будет все в порядке, это скоро пройдет.
– Вы уверены? – с сомнением спросила Шанталь, искоса бросив на нее взгляд. Элизабет уловила в ее голосе облегчение – ей явно не хотелось, чтобы пошли разговоры об этом происшествии. Ее могли обвинить в управлении машиной с превышением норм безопасности, отчего она могла бы потерять права как минимум, а то и уплатить кругленькую сумму или даже сесть в тюрьму на какое‑то время.
– Конечно, – подтвердила Элизабет, на нее накатилась какая‑то
