– Я должна одеться, – сухо сказала она. – Если ты повезешь Лизу к Хестонам, то, может, высадишь меня возле какой‑нибудь ближайшей станции?
– Я притащил тебя сюда, я и отвезу обратно, – отрезал Мэтт. – В любом случае мне нужно вернуться в Лондон.
Бьянка не ответила. Резко развернувшись, она ушла, неся в руках стопку одежды. Она оделась, нашла свою сумочку и красную кашемировую накидку, а затем уселась на кровать и задумчиво уставилась в окно. Девочку ей было жаль до боли. Она по себе знала, каково это, когда родному отцу на тебя наплевать, когда он хочет избавиться от тебя и, в конце концов, уходит. Как может Мэтт быть таким черствым и бессердечным?
Когда она спустилась на первый этаж, Мэтта не было видно – скорее всего, он вернулся к работе.
Примерно через час сверху донесся Лизин голосок, и Бьянка бегом помчалась в детскую. Мэтт появился секунду спустя. Девочка, раскрасневшаяся, с сияющими глазами, протянула руки ему навстречу, и он вытащил ее из кровати.
– Я сложил ее вещи. Мы уезжаем.
Лизина спальня выглядела так, словно в ней разорвалась бомба; дверцы шкафов были раскрыты, вещи на полках – смяты и свалены в кучу. Собираясь, Мэтт перевернул комнату вверх дном.
– Хочу Кенгу, – потребовала Лиза, так что Мэтту, прежде чем уехать, пришлось отыскать ее любимую игрушку. В конце концов, он умудрился запихнуть девочку в машину. Лиза устроилась на заднем сиденье, глядя в окно и бубня себе под нос, – Я шпион… «Д» это дерево… «Л» это лошадка…
Ей не нужны были партнеры для игры. Она привыкла к одиночеству и прекрасно умела развлекать себя сама.
– Ты знаешь дорогу к дому Хестонов? – спросила Бьянка.
Мэтт взглянул на нее из‑под густых, шелковистых ресниц, позолоченных солнцем. Он был одет в кремовую рубашку, темно‑коричневую парусиновую куртку и такие же брюки. Судя по всему, этот костюм был куплен не в дешевом универмаге.
– Они живут в Букингэмшире, но дорога займет не более двух часов.
– А потом тебе придется еще и меня отвозить. Разве ты не собираешься съездить к матери?
– Я полчаса назад звонил в больницу. Она еще не отошла после наркоза, так что мне посоветовали сегодня ее не беспокоить.
– Как жаль; надеюсь, завтра ей будет лучше.
– Медсестра говорит, что многие пожилые пациенты тяжело переносят наркоз. Она обещает, что моя мать скоро поправится; просто ей понадобится больше времени на восстановление.
– «К» это кенгуру, – сказала Лиза. Она помахала игрушкой. – Видишь, папа?
– Да, вижу, дорогая. «К» это кенгуру.
– Ты бывала у Хестонов? – спросил Мэтт.
– Даже когда Сара с детьми ездила отдыхать в прошлом году?
– Нет.
– Вернувшись, Сара обнаружила в доме женские вещи, и поняла, что Дон кого‑то приводил.
– Она думает, это была я?
– Ты главная подозреваемая, – с усмешкой согласился Мэтт.
– Это не я, и понятия не имею, кто это мог быть.
Бьянку раздражал его иронический, презрительный тон. Какое право он имеет обвинять ее? Он заявляет, что не любит Сару Хестон, но явно неравнодушен к ней и верит каждому ее слову.
Мэтт недолюбливает Дона… и не только потому, что Дон пытается завладеть его компанией. Бьянка полагала, что причины его враждебности лежат более глубоко. Возможно, и Дон чувствует нечто подобное… подозревает ли он свою жену в связи с Мэттом Харном? Нет, вряд ли. Дон очень высокого мнения о себе и даже представить не может, что его жена способна отдать предпочтение другому мужчине.
Но разве можно в чем‑то быть уверенной? На самом деле Бьянка не понимает ни Дона, ни Мэтта. Мэтт Харн до сих пор считает ее любовницей Дона и не скрывает своего отношения к ней.
А что касается Дона, он преследовал ее с тех пор, как она пришла в его фирму, настойчиво и упорно домогался, так и не смирившись с ее отказом.
Но при этом он сам предложил ей соблазнить Мэтта Харна! Как он мог? Бьянка почувствовала подступающую тошноту. Объяснение может быть только одно. Дон относится к ней, как к вещи, а не как к человеку с правами, чувствами и собственными мыслями. Он видит в ней сексуальный объект, который можно использовать в собственных целях. Объект, которым он хочет владеть во всех смыслах этого слова.