– Ничего.
– Я что, должна была что-то сделать? Почему ты выбрал именно меня?
Оставив ее вопрос без ответа, он взялся за ручку двери.
– Ты служил во Вьетнаме? – ни с того, ни с сего спросила Иден.
Он медленно обернулся. Его лицо стало пугающе злым. Она с трудом проглотила ставшую вдруг сухой, как придорожная пыль, пищу, которую в этот момент жевала.
– Я просто догадалась… – поспешно добавила Иден – В тот день тебя видел Педро. Он сказал, что ты подкрадывался ко мне, как прошедший специальную подготовку солдат. – Глаза Джоула теперь уже сверкали бешенством. – Послушай, не бери в голову, – тревожно продолжала она. – Это я так, к слову. Просто, если ты был во Вьетнаме, то мне жаль тебя…
– Тебе жаль меня?! – каким-то скрипучим голосом выдавил он.
– Я всегда выступала против войны. Участвовала в антивоенных маршах. А один раз даже чуть не попала яйцом в Никсона. Но я не из тех, кто бросал дерьмом в наших солдат. Я же знаю, что у тебя не было выбора. Я знаю, что тебе пришлось пройти через ад. Правда, я…
Ее голос осекся. Джоул буквально испепелял ее взглядом. Она вспомнила его пугающую силу и необузданный, жестокий нрав.
– Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, – прохрипел наконец он. – Побеспокойся лучше о собственной заднице.
Она притихла. Он порывисто вышел, с грохотом захлопнув за собой дверь.
В нем все кипело от гнева.
Она жалела его.
Чушь собачья! Маленькая, чумазая, наверное, несколько лет не слезавшая с иглы сучка с грязными спутавшимися волосами смеет говорить ему, что она его жалеет. Как какого-нибудь калеку. Или умалишенного.
А может быть, так оно и есть? Может быть, она считает, что он сумасшедший?
Эта мысль еще больше вывела его из себя.
– Я не сумасшедший! – стиснув зубы, вслух сказал Джоул.
Все, что он сделал, было сделано им с определенной целью. У него имелась на то веская причина. Его поступки нельзя назвать поступками психически неуравновешенного человека. Или, того хуже, маньяка. Он тщательно спланировал каждый шаг. Он вынашивал свой замысел многие годы. Годы! И все, к чему он стремился, – это справедливость.
А она еще спрашивает: «Почему ты выбрал именно меня?» Выбрал! Как будто у него был выбор! Как будто у него хоть когда-нибудь в жизни была возможность выбирать! Неужели она действительно думает, что он какой-то псих? Какой-то прибабахнутый идиот, который выбрал ее «от фонаря»? Просто ткнул иголкой в телефонный справочник – и попал в ее имя.
Джоул стоял, задыхаясь от гнева, словно на его горле сжималась чья-то огромная рука. Он почувствовал, как напрягся каждый его нерв, волосы встали дыбом, затвердели соски, подвело живот. И все же он любил свой гнев. Любил ощущение четко видимой цели, которое тот давал ему. Он был его жертвой и его обожателем. Вот теперь он мог убить ее. Прямо сейчас. Сию минуту.
Он должен спуститься в подвал и…
Он должен спуститься в подвал и… что? Рассказать ей? Объяснить, почему он все это делает? Поведать ей свою печальную историю?
А потом убить?
Он заставил себя сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Насытившийся кислородом мозг стал успокаиваться, напряжение спадало. Ярость медленно покидала его, она как бы выходила из него через до боли сведенные мышцы. Джоул встряхнул руками, чтобы помочь им расслабиться.
Мир вокруг него снова стал возвращаться в нормальное состояние, комната приняла свои обычные очертания. Дерево. Камень. Глиняные плитки пола.
В его ноздрях буквально застрял ее отвратительный, тошнотворный запах. Животный запах. Зоологический запах. В джунглях Вьетнама он и то лучше следил за собой, чем она там, в подвале. Господи, ну и вонища! Казалось, этот запах впитался в его одежду, преследовал его, как чувство вины.
Он больше не мог выносить этот смрад. Необходимо было как-то вымыть ее. И вычистить каморку тоже не помешало бы.
Некоторое время он неподвижно стоял, раздумывая, затем взял ключи от машины и вышел. Надо было сделать кое-какие покупки.
Толкая перед собой тележку, Джоул не спеша продвигался вдоль стендов торгового центра, с наслаждением ощущая прохладное дыхание кондиционеров. На улице сейчас было 107°.
Какой, интересно, у нее размер?
Малый или средний? Очевидно, малый. В конце концов, это не имеет значения. Все равно никуда выходить в этих шмотках ей не придется.
Он положил в тележку легкий спортивный костюм. Розовый. Пять белых, без рисунка, футболок. Упаковку из семи простых хлопчатобумажных трусиков. Затем подумал и добавил еще одну упаковку. В некоторой нерешительности задержался возле лифчиков. Вспомнив ее маленькие груди, Джоул решил, что она вполне может обойтись и без этого предмета женского туалета. Он выбрал две маечки из хлопка с розовыми кружевами.
Двигаясь дальше, он добавил к уже отобранным товарам носки, пару тапочек и розовую гребенку. И еще розовый пластмассовый обруч для волос, чтобы они не падали ей на лицо.
В косметической секции Джоул приобрел флакон шампуня, на этикетке которого были нарисованы травы, три куска мыла, розового, детскую присыпку, бутылочку одеколона, зубную щетку (тоже розовую) и тюбик пасты «Колгейт».
Он посмотрел на свои покупки. Кассирша, наверное, подумает, что он пришел в магазин по поручению жены, которая сейчас не может выйти из дома.
В заключение он положил в тележку еще пару простыней, две наволочки, мешок для грязного белья и направился к кассе.
Сегодня Иден снова чувствовала себя плохо. Опять невыносимо разболелся желудок, словно в него засадили нож. Опять начались судороги. И каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ее взором вспыхивали яркие, резкие огни. Она уже не была на грани самоубийства, как в первые дни. Но все равно ей было очень плохо.
Иден понятия не имела, что эти страдания связаны с тем, что в ее организме нарушен химический баланс. Расти Фаган, прочитавший массу литературы по вопросам наркомании, мог бы рассказать ей, что из-за того, что она в течение длительного периода вводила себе героин, ее мозг перестал вырабатывать эндорфины – природные гасители боли. Когда героин перестал поступать, исчез и барьер между мозгом и естественными болевыми ощущениями, возникающими в живом организме. А для того чтобы нормализовался химический баланс, требуется время.
Расти мог бы также объяснить, что ее обмен веществ сейчас многократно усилился, дабы компенсировать пагубный эффект, оказанный героином на жизненно важные функции ее организма, который теперь, как сказал бы Расти, был подобен поднятому из воды винту моторной лодки, взвывшему от внезапного резкого увеличения скорости вращения.
Но Расти был мертв, а Иден понимала только то, что чувствует себя ужасно и что от невыносимой боли ей просто некуда спрятаться.
Именно невозможность уйти от этих кошмарных мучений волновала ее больше, чем тот факт, что она была похищена. С тех пор как мир перестал иметь для нее большое значение, быть отрезанной от него не казалось ей такой уж страшной пыткой. Лишь иногда, как бы невзначай, в ее сознании вдруг вспыхивала мысль: «Господи, меня же украли!» Однако все остальное время она думала только о героине.
Даже здесь, в этой крохотной серой каменной клетке, ее мозг не переставал искать способ получить спасительное зелье. И это не было невозможным. Даже здесь. Выход был. Через ее похитителя. Если бы ей удалось уговорить его принести ей немного героина, она снова унеслась бы на вершину блаженства. Прочь
