– Где уж тебе знать. Ее муж многие годы ввозил кокаин из Колумбии. На своих грузовых самолетах. Вот откуда у них денежки на покупку всех этих яхт, домов и лимузинов. Грязнее денег просто не бывает. Поэтому-то я и говорю, что то, что случилось с их драгоценной деточкой, – прямо-таки ирония судьбы. – В его голосе слышалась такая злоба, что полковник даже поморщился. – Все эти годы тебе было наплевать на загубленные жизни других людей. Зато теперь то же самое постигло и твой дом, верно, Мерседес?
– Я не имела ничего общего с делами моего мужа, – с трудом, каким-то скрипучим голосом проговорила она. – Он никогда ничего мне не рассказывал.
– Врешь, сука!
– Это правда.
– Ты знала о его делишках! Ты жила на его деньги, а теперь пытаешься убедить меня, что не замечала, что с них буквально капает кровь?
– В этом я виновата, – все таким же скрипучим голосом сказала Мерседес. – Признаю.
– И поэтому вы решили выкрасть Иден? – спросил де Кордоба. – Чтобы наказать сеньору Мерседес Эдуард?
Человек на другом конце линии на некоторое время замолчал, потом рявкнул:
– Хватит болтать! Деньги давай! И в трубке послышались гудки.
Минут через десять Мерседес вошла в комнату полковника де Кордобы. Она была бледна, но смотрела ему прямо в глаза.
– Это правда, – повторила она. – Я никогда не имела ничего общего с делами Доминика. И, прежде чем я узнала о том, в чем на самом деле состоит его бизнес, прошли годы. И к тому времени у нас уже была Иден.
– Она горестно пожала плечами. – Что я могла поделать? Я дождалась, пока Иден станет достаточно взрослой, а потом бросила его.
– Прошу вас… – начал было смущенный полковник.
– Что же касается моих денег, то, клянусь вам, Доминик не дал мне ни цента, когда я уходила от него. В течение многих лет я играла на бирже ценных бумаг. И мне удалось сделать хорошие деньги. В чем-то мне повезло, а в чем-то помог опыт. И, что бы там ни говорил этот человек, мои деньги никак не связаны с наркотиками. В этом я могу поклясться.
– Вы вовсе не обязаны оправдываться передо мной, – мягко заметил де Кордоба.
– Знаю, что не обязана. – Она все еще смотрела ему прямо в глаза. – Но я хочу. Я хочу, чтобы вы верили мне. Понимаете?
– Да, – без колебаний сказал он. – Понимаю. И верю вам.
Тусон
Он поставил поднос возле кровати и посмотрел на Иден.
– Ну как ты?
Она не ответила.
– Я принес еще одно одеяло. Вот. – Он осторожно укрыл ее дрожащие плечи. – Так будет теплее.
Она подняла на него глаза, в которых застыла боль отчаяния. Сегодня ей снова пришлось пережить приступ мучительной ломки. Но этот приступ был даже страшнее, чем те, что терзали ее в первые дни. За завтраком ей сделалось плохо, потом ее вырвало, и в течение дня становилось все хуже и хуже. Она испытывала невыносимую боль и чувство какого-то животного ужаса; все тело покрылось гусиной кожей; волосы встали дыбом.
– Я больше не могу, – отбивая зубами дробь, простонала Иден.
– Ничего, потерпи, – сказал Джоул. Сегодня он побрился и надел чистые джинсы и тонкую футболку. У него были загорелые мускулистые руки. Казалось, от его кожи пахло солнечным светом. Там, наверху, в реальном мире, должно быть, стояла жара. А здесь, внизу, было невероятно холодно. Холоднее, чем в Арктике.
– Я хочу умереть, – прошептала она, кутаясь в одеяло. – Не хочу больше жить!
– Да перестань. Тебе не так уж и плохо.
– Тебе-то, мать твою, откуда это известно? – раздраженно бросила она.
– Ты поправишься. Только нужно поесть. – Джоул сел на краешек ее кровати. Иден инстинктивно отодвинулась. Он поднял с пола тарелку. – Давай-ка.
Она взглянула на яичницу с беконом и, закрыв глаза, отвернулась, чтобы не чувствовать вызывающего тошноту запаха.
– Господи. Убери это от меня.
– Но тебе необходимо питаться.
– Никогда больше не давай мне это дерьмо.
– Чем тебе не нравится яичница?
– От всей этой жареной отравы один только вред.
– Что это вдруг ты стала печься о своем здоровье? – устало произнес он и протянул ей пластмассовую вилку. – Брось, Иден. Поешь хоть немного.
– Да пошел ты! – Она выхватила у него из рук тарелку и изо всех сил швырнула ее в сторону. По цементной стене растекся желток. – Убирайся вон!
Его лицо посуровело.
– Что ж, значит, можешь обойтись без еды. Только потрудись убрать за собой. – Джоул поднялся.
Иден повернула к нему искаженное гримасой страдания лицо.
– Почему ты больше не приносишь мне таблеток?
– Тебе придется научиться обходиться без лекарств и без уколов, – бросил он, собираясь выходить.
– Подожди!
– Что еще?
– Сколько времени я уже здесь нахожусь? – жалобным голосом спросила она. – Я пыталась сама прикинуть, но у меня ничего не вышло.
– Не думай об этом.
– Ах не думать об этом? – Она принялась буравить его глазами. – У тебя есть собака? С собакой ты не стал бы так обращаться, верно? Я же схожу с ума! Этого ты добиваешься?
– Нет.
– Ни окон, ни книг, ни даже какого-нибудь вшивого журнала! – Теперь Иден уже кричала. – Тебе просто не понять, что значит сидеть на цепи в крохотной клетушке!
– Я знаю, что это такое, – спокойно сказал Джоул.
– Могу я получить хотя бы радио? Ну пожалуйста!
– Нет.
Ее лицо сделалось совсем несчастным.
– Тогда книгу?
– Нет.
– А газету, журнал, хоть что-нибудь…
– Нет. Ты не имеешь права ничего требовать.
– Ты не можешь так поступать со мной! – с отчаянием в голосе воскликнула она. – Не можешь! Я больше не в силах это выдержать. Здесь ведь нет ничего, что хоть как-то могло бы отвлечь меня. Пожалуйста… – Она стала нервно теребить одеяло. – Умоляю тебя, ради Бога! Не оставляй меня здесь, словно я не человек, а какое-то животное!
– Что бы ты съела, если отказываешься от яичницы с беконом?
– Я не хочу ничего. Меня же от всего рвет, ты что, не видишь? – Она закрыла лицо руками. – О-о, черт! Ну принеси чего-нибудь свежего. Каких-нибудь фруктов. И все.
– Я скоро вернусь. – Он взялся за ручку двери.
– И хоть что-то почитать! – взмолилась Иден. – Любую дрянь!
– Я подумаю.
Джоул закрыл за собой дверь и поднялся наверх. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и обвел взглядом почти первозданную чистоту пустынных окрестностей. Ну и грязища же внизу!
