– Философия дзен? – поинтересовался Шон.
– Весьма похвально, дзен-монах Шон Кроу.
– Уже не монах, – поправил он, взглянув на часы. – И не жалею об этом. Тебе понравится Хуан.
Дэни помотала головой, отчего ее темные блестящие волосы всколыхнулись.
– Этот разговор имеет ко мне какое-нибудь отношение? – осведомилась она.
– Самое прямое, можешь мне поверить.
– Никогда не бывала в Сиэтле, – пробормотала Дэни.
– Хуан Гельман – социолог, его диссертация была посвящена уличным группировкам Лос- Анджелеса. Досле защиты он решил применить свои знания в менее академической обстановке.
– Как ты?
– Никогда не писал диссертаций, – возразил Шон.
– Не писал, зато жил ими. Подумаешь, разница!
– Ты тоже. Да и много ли найдется ученых, буквально живущих своими экспедициями, как ты?
– Единицы, – коротко ответила Дэни.
– Может быть. Должно быть, университеты представляют собой необходимое убежище.
– Необходимое?
– Не все так жизнерадостны, как ты, Дэни. И лишь некоторые так же прекрасны.
– Прекрасны? – изумленно переспросила Дэни. – Да, само собой, – иронически кивнула она.
– Хорошо, что наши мнения хоть в чем-то совпали.
– Ошибаешься. У меня дома есть несколько зеркал. Что касается внешности, я принадлежу к среднестатистическому типу.
– Мы смотрим с разных точек зрения, – возразил Шон. – С моей, ты прекрасна.
Дэни не знала, что ответить, ибо понимала: он говорит правду.
Он действительно видит ее такой.
Слегка улыбнувшись, Шон прикрыл глаза, предоставив Дэни возможность поразмыслить о разных взглядах на мир. Он не поднимал век, пока самолет не коснулся посадочной полосы четверть часа спустя.
Дэни и Шона встретил Хуан Гельман, стройный, черноволосый латиноамериканец с печальными глазами за круглыми очками в металлической оправе. Он напоминал скорее учителя, чем агента «Риск лимитед». Гельман представил своего спутника Билла Фландерса.
С академической улыбкой обмениваясь рукопожатиями, Дэни мысленно пыталась оценить приблизительные габариты Фландерса.
Он оказался громоздким белым американцем средних лет, с лицом, багровым от солнца, ветра и виски. Его рот окружали циничные морщины человека, которому всю жизнь пришлось копаться в отбросах общества – одушевленных и неодушевленных.
Порыв ветра, задрав полы его шерстяной рубашки от Пендлтона, обнажил пистолет за поясом джинсов.
Фландерс явно чувствовал себя неуютно без оружия под рукой.
С учетом опыта последних нескольких недель Дэни не стала судить Фландерса так строго, как сделала бы раньше. Она с нетерпением ждала случая убедиться, что он не настолько туп, каким кажется на первый взгляд.
– Как дела? – обратился Фландерс по очереди к Шону и Дэни.
Его техасский акцент явно смягчили долгие годы, проведенные на западном побережье.
Дэни ждала от этого человека пренебрежения или обычного мужского оценивающего взгляда и была приятно удивлена, не дождавшись ни того, ни другого.
Фландерс указал на стоявший у полосы фургон. Снаружи машина была донельзя замызганной. Впечатление усиливали затемненные стекла в окнах.
– Экипаж ждет, дамы и господа, – провозгласил Фландерс.
– А вы когда-нибудь слышали о том, что машины моют? – поинтересовался Шон, пока они приближались к фургону.
– Мытые машины слишком блестят, – отозвался Фландерс. – Режут глаз.
Рассмеявшись, Шон пригнулся, заглядывая в фургон.
– Замечательно, – заключил он после беглого осмотра. – Наблюдательный пункт на колесах.
– Да, не хватает только спутникового телевидения, – подтвердил Фландерс. – Чертова антенна слишком бросается в глаза.
Забравшись в машину, Дэни поняла, что имеет в виду Шон. Здесь были удобные кресла, рация, бинокли и приборы ночного видения.
– Значит, досрочная отставка? – произнесла Дэни, ни к кому не обращаясь.
– С некоторыми привычками нелегко расстаться, – жизнерадостно отозвался Фландерс.
Гельман забрался на переднее пассажирское сиденье фургона и захлопнул дверцу.
– Достоинство таможенных законов состоит в том, – объяснял Фландерс, – что в них предусмотрена награда за поимку нехороших парней.
– Правда? – удивленно воскликнула Дэни.
– Да, мэм. Я зарабатываю столько же, как в те дни, когда работал на правительство. А согласно конституции, бюрократы не имеют права причислять такой труд к неоплачиваемым сверхурочным.
– Отличная работа, Хуан, – произнес Шон, одобряя выбор Фландерса.
– И я того же мнения, – негромко отозвался Гельман.
Шон вновь обвел взглядом внутренности фургона, в течение нескольких секунд изучал их владельца и наконец принял решение.
– Если дело выгорит, – сообщил он Фландерсу, – для вас найдется еще немало работы. Ну как, интересно?
– Еще бы! Скажите еще, что у лягушки водопроницаемая задница!
Дэни прыснула.
С проворством, не сочетающимся с сединой во всклокоченной шевелюре, Фландерс забрался на водительское сиденье и объездными путями двинулся прочь от аэропорта. Сколько бы поворотов и перекрестков ни появлялось впереди, он ни разу не взглянул ни на карту, ни на дорожные указатели.
– Наша информация помогла? – спросил Шон у Гельмана.
– Насчет мест в отеле и остальных заказов все верно, – ответил тот.
– А визуальное подтверждение?
Гельман снял очки, протер их о рукав вельветовой куртки и снова водрузил на нос.
– Кассандра велела мне следить за ними издали, – сообщил он.
– С какого расстояния? – уточнил Шон. Улыбка превратила печальное лицо Гельмана в проказливое.
– Вчера вечером я сидел рядом со столиком джентльмена с Сицилии и его спутника-француза, – доложил он. – Опознал обоих.
Шон удовлетворенно крякнул.
– Они просидели весь вечер, попивая дорогой бренди и хвастаясь тем, как им везет с деньгами и женщинами, – добавил Гельман.
– Не говорили ничего полезного? – спросил Шон.
– Они беседовали по-французски, на единственном языке, который знают оба, и потому были вполне откровенны, но я не услышал ничего нового.
– Вы говорите по-французски? – вмешалась Дэни.
– Он знает десять языков, – сообщил Шон.
– А вместе с диалектом басков и финским – двенадцать, – поправил Гельман, – но какая разница?
– А я считал вас всего-навсего чересчур ученым мексиканцем, – заметил Фландерс.
– А я вас – еще одним тупым техасцем, – парировал Гельман.
Фландерс выпалил что-то пулеметной скороговоркой по-испански. Гельман живо ответил не менее
