Он искоса и с презрением посмотрел на меня, сел на диван и открыл табакерку. Он размял порошок пальцами, потер им десны и засунул в нос содержимое двух ложечек. Щелкнув крышкой, он закрыл табакерку, однако мне ее не вернул.
— Ты либо очень глуп, либо страшно отчаянный, — сказал он.
— А ты как полагаешь?
— Приехать в этот город и начать торговать таким товаром в розницу!
— Я пока еще в розницу не торговал.
— Ты можешь плохо кончить — где-нибудь в снежном сугробе.
— Как тебе понравился мой снег?
Он выдавил улыбку.
— Божественно.
— Я не собираюсь открывать здесь свое дело, — пояснил я. — Я хотел бы продать все оптом.
— Сколько у тебя товара?
— Больше шести кило.
— Точно такого же снега?
Я кивнул.
— Я хорошо знаю товар, который сюда попадает, но такого никогда не встречал.
— Новый источник.
— Откуда?
— Из Колумбии.
— Кто его тебе доставил?
— А больше ты ничего не хочешь знать, Крюгер?
— Шанталь полагает, что от тебя плохо пахнет. Я тоже так считаю. Кто тебя сюда направил?
Я сделал глоток из рюмки.
— Ты не записываешь разговор? Сними пиджак и рубашку.
— Только после тебя.
Он откинулся назад и ухмыльнулся.
— Ну ты и штучка, — проговорил он. — Шесть кило при тебе?
— Естественно. А миллион баксов при тебе?
— Я имею в виду — шесть кило здесь, в городе?
— Нет.
— Но это твоя собственность или ты должен их еще купить?
— Моя собственность.
— Сколько снега в городе?
— Очень мало.
— Надо еще выпить, — сказал он, но не двинулся с места. И после паузы: — Миллион долларов… А если назвать реальную цену?
— Это реальная цена.
— Я могу купить билет на самолет в Колумбию за несколько сотен долларов.
— Не спорю. Но потом ты должен обойти уйму полицейских и не один день якшаться с прорвой головорезов, пока найдешь снег такого качества. И наконец найти южно-американского дипломата, который провезет порошок по дипломатическим каналам… Сделка со мной обойдется тебе гораздо дешевле.
— Это разовая сделка?
— У меня появится два или три кило через четыре месяца.
— Слишком хорошо, чтобы было правдой.
— Так соглашайся.
— Ты мне не нравишься, — сказал Крюгер.
— Тогда не заставляй меня вытанцовывать перед тобой.
Он некоторое время пристально смотрел на меня, а затем, заходясь от бешенства, процедил:
— Тебе лучше заткнуться со своими советами, сукин сын! Вот сейчас возьму и вышвырну тебя из окна!
Полагаю, что бешенство частично было результатом воздействия кокаина, но могло быть и попыткой прощупать меня на слабину или вызвать во мне неосторожный гнев либо страх. Блефовал он или нет, но было ясно, что человек он неуравновешенный. Мой револьвер находился в поясной кобуре, и я расстегнул свой спортивного покроя пиджак.
Он заметил мое движение, понял, наклонился вперед и по-волчьи оскалился:
— Ты думаешь, что я не посмею вышвырнуть тебя из окна?
— Я думаю, что ты ждешь, чтобы я сам выпрыгнул.
В комнату вошла Шанталь. Лицо ее казалось бесстрастным, зато в ее позе и тоне ощущался — неподдельный или искусственный — гнев.
— Спокойной ночи, Майкл!
— Я никуда не собираюсь.
— Ты собираешься.
— Ага, ты намерена переспать с этим подонком, малышка?
— Ты извинишься перед нами обоими завтра.
— А может, и нет! Скорее, что нет!
— Возможно, что наш союз распадется сегодня вечером, — сказала Шанталь холодным и твердым голосом. Французский акцент ее был особенно заметен.
— Возможно.
— Я приму решение об этом завтра, после твоих извинений.
Он опустил мою золотую табакерку к себе в карман и поднялся. Наступила минута решающего испытания. Сделаю ли я вид, что этого не заметил? Или же затею бучу из-за нескольких граммов кокаина и куска золота?
— Вынь из кармана, — сказал я. Ладонь моя уже сжимала рукоятку револьвера. Я вполне мог бы застрелить его, если бы до этого дошло дело. Сейчас было поздно отступать.
Крюгер уставился на меня.
— Вынимай из кармана, тебе говорят.
— Что?
— Табакерку.
— Табакерку? Какую табакерку? — Он протянул руки ладонями вперед и перевел взгляд на Шанталь. — О чем он болтает?
Я вынул револьвер, взвел курок и наставил его в живот Крюгеру. Я не мог промахнуться. Игра была детской, но вполне реальной, с неизбежными потерями и с проигравшим. Говорить больше я не мог, дальнейший разговор свидетельствовал бы о слабости.
Крюгер снова перевел взгляд на меня.
Это выглядело безумием. Я мог застрелить человека.
И тогда он сунул руку в карман.
— Ах, это. — Вынув табакерку, он положил ее на стол, засмеялся и повернулся к Шанталь.
— Ты понимаешь, что ты делаешь, малышка?
— Убирайся.
Он дал ей пощечину — не изо всех сил, но достаточно ощутимую. Голова ее дернулась, Шанталь покачнулась.
Еще чуть-чуть, и я окончательно потерял бы голову и нажал на спусковой крючок.
Крюгер проклинал Шанталь и угрожал мне, плюнул в мою сторону, но промахнулся, затем повернулся спиной, схватил с вешалки пальто и покинул комнату.
Шанталь заперла за ним дверь, закрыла ее на цепочку, улыбнулась мне невеселой улыбкой и молча прошествовала на кухню. Шла она прямо и к горящему от пощечины лицу даже не прикоснулась.
Руки у меня дрожали. Желчь обжигала горло. Я едва не убил человека из пустого тщеславия. Я вел себя так же примитивно, как и Крюгер. Только глупец отвечает на эмоции такими же эмоциями,
