– Да, дорогая.
Восхитительные льняные простыни «Энгадина» частично заглушили его голос.
– Хорошо, – сказала я.
Я сидела неподвижно, улыбаясь самой себе, стараясь думать только о Иэне, но не о Харри. Я отлично помнила всю стандартную процедуру, однако чтобы она не стала смертельно скучной (в конце концов мы были женаты пятнадцать лет), старалась как можно сильнее варьировать её. Темп и длительность – вот что менялось. Секунда? Пять секунд? Пять минут? Медленно? Сильно? Еще сильнее? Или лишь намек на наказание? Он не знал, когда я ударю, с какой силой. Однажды, когда я находилась в особенно хорошем настроении, я заставила его ждать (молча) целых тридцать минут, сохраняя полную неподвижность. В тот раз он кончил при первом ударе. Но сегодня мы не могли потратить тридцать минут, если хотели принять ванну, одеться, пообедать и встретиться с Харри и Сарой в клубе «Принц-регент».
– Попроси, – сказала я.
Он заколебался – лишь на одно мгновение.
– Ударь меня.
– И это все?
– Ударь меня, пожалуйста.
– Что еще?
– Пожалуйста, дорогая. Пожалуйста, не мучай меня так.
– Почему бы и нет? Ты заслуживаешь этого, верно?
– Да, да. Я заслуживаю избиения. Я приму наказание молча, только не заставляй меня ждать слишком долго.
Я положила под него подушку, чтобы ягодицы поднялись ещё выше.
– Пожалуйста, пожалуйста, – почти заскулил он.
Сначала прозвучал щелчок коричневого ремня. Этот звук рассек звездную тишину Сент-Морица. Затем восхитительно громко зазвенели золотые цепи Картье, опустившиеся на одну из ягодиц Иэна. Он подождал в почтительном молчании (зная, что если он откроет рот, я остановлюсь, и ему придется подрочить самому, чтобы кончить на покрытую блестками елку, пока я буду безучастно дочитывать книгу Агаты Кристи), и я опустила цепи на другую ягодицу. Потом я начала действовать очень быстро, пуская в ход то ремень, то цепи и думая о французском определении этого странного наслаждения: le vice anglais.[53] Внезапно я остановилась и спросила Иэна, как он себя чувствует.
– Лучше. Теперь, когда ты наказываешь меня за плохое поведение, гораздо лучше.
– Перевернись.
Он сделал это, и я увидела, что он пытается справиться с тяжелым дыханием. Я коснулась его члена, который был уже очень твердым и слегка влажным.
– Негодный мальчишка.
– Я ничего не могу поделать. Когда я возбужден, капля спермы выходит наружу. Я близок к оргазму.
– Еще рано.
– Как скажешь.
Я несильно ударила по его пенису ремнем, держа в другой руке цепи, к которым был прикован взгляд Иэна.
– Восхитительно, – сказал он. – Сделай ещё раз.
– Нет. Ты получил достаточно для одного вечера.
На его лице появилась тревога.
– Нет! Ты не можешь сейчас остановиться!
Я сделала вид, будто передумала.
– Господи, ты действительно вел себя плохо, верно?
– Очень, очень плохо, – согласился он. – Пожалуйста, накажи меня как следует. Пожалуйста, дорогая.
– Я не хочу, чтобы ты так кончил. Не хочу этого. Ты должен кончить в меня. Ясно?
– Да, да. Я кончу в тебя, обещаю, но, пожалуйста, ударь меня ещё раз.
Мой смех был искренним. То есть искренне жестоким.
– Только один раз, Иэн? Ты ведь так сказал?
– Да, да, да, да.
Конечно, он лгал. После ещё одного раза он попросит продолжения, но не получит его. Я хотела получить длинную рысью шубу стоимостью около 13 000 фунтов стерлингов, которую недавно видела в рекламе «Харпер энд Куин». Я могла добиться своего только одним способом: сделать так, чтобы Иэн не добился своего. Во всяком случае, таким способом, каким он хотел. Половой акт ничего для него не значил, но мне он нравился, и после всех моих целенаправленных усилий я чувствовала, что заслужила награду.
– Очень хорошо, – сказала я наконец. – Я сделаю это ещё один раз. Сильно.
