Надо попробовать ошеломить Федьку неожиданным появлением.
Когда тележка поравнялась с носом байды, Степа выскочил из-под лодки и бросился наперерез.
— Стой! Руки вверх. Ты арестован! — во все горло гаркнул он и приставил автомат к Федькиной груди.
От неожиданности Федька растерялся и поднял руки. Но, увидев перед собой разорванное дуло автомата и сообразив, что Степа один, без Пашки, решил не сдаваться:
— Брось, брось брать на пушку. Чего я тебе сделал?
— Украл чужой лом и еще спрашиваешь, что сделал?!
— А ты докажи, что он твой.
— А это что? Не видишь метки? — Степа указал на черную букву, выведенную Пашкой на дне котелка.
— Ну и что ж! Мало ли какая там грязь пристала.
— Смотри, он еще разговаривает! — крикнул Пашка, вдруг появляясь словно из-под земли. — А ну-ка, поворачивай, а не то в сельсовет как вора доставим.
— Но, но… Попробуй только тронь, — огрызнулся Федька и, схватив с тележки гильзу снаряда, замахнулся ею. — Не подходи, вдарю!
— Ах, ты вот как! Ты еще драться?
Наглость Федьки взбесила Степу. Он отшвырнул в сторону автомат и прыгнул сзади на Федьку. Обхватив его рукой за горло, он обеими коленками уперся ему в поясницу. Федька, как прут, перегнулся и рухнул на песок. В следующий миг Степа уже сидел на нем верхом, держа его за руки, а Пашка навалился на ноги.
— Брось… Пусти! — барахтался Федька. — Вдвоем на одного, не по правилам…
— А красть у товарищей — по правилам? — горячился Степа.
— Да что с ним разговаривать? Вяжи руки, а я ноги, — сказал Пашка, снимая с себя пояс.
Через минуту Федька катался по песку, скрученный по рукам и ногам.
— Развяжи… Развяжи сейчас же! — В бессильной злобе Федька сучил ногами, пытаясь сбросить ремень. — Не имеете права…
— Молчи лучше, ворюга! — Пашка презрительно цыкнул слюной сквозь зубы и отряхнул песок с колен. — Скажи спасибо, что еще рожа цела. Не будь тут Степки, я бы из тебя отбивную сделал. Надавал бы и за птичьи гнезда, и за спекулянтство твое, и за воровство.
— Развяжи, — шипел Федька, брызжа слюной.
— Хорошо, мы развяжем, — сказал Степа, поднимая с земли автомат. — Но с условием: либо мы тебя в сельсовет сведем к милиционеру, либо ты сам все это свезешь на Пашкин двор и сложишь. Выбирай.
— И дай слово, что вредить больше не будешь, — добавил Пашка. — А не сдержишь — бить будем.
Федьке оставалось только капитулировать. Под конвоем Степы и Пашки он вкатил тележку во двор.
Сначала ребята молча смотрели, как по их указанию Федька складывал лом в углу двора, но потом Пашка не выдержал. Засунув руки в карманы и скроив умильную рожу, он издевательски-соболезнующим тоном начал приговаривать:
— Ах, Феденька, бедный мальчик! Работать его заставили… Ну, работай, работай. Ничего не поделаешь. Это ж на пользу и тебе и обществу. — Пашка зашел с другой стороны и сладеньким голосом продолжал: — Разок-то в жизни можно и на коллектив потрудиться. Не все же на себя, не все же торговать водичкой и обижать малышей, отнимать у них ведра и брать взятки карандашами и резинками. Вот так… Вот спасибочки, вот молодчина, все сделал.
Федька оттопыривал нижнюю губу, сопел и косился то на Степу, то на Пашку, но держал язык за зубами, опасаясь, что они пустят в ход кулаки.
— Благодарствуем вам! — издевался Пашка, выпроваживая Федьку за ворота. — Через газетку вам благодарность отпишем, по всему селу объявим.
Федька молчал, хотя лицо его покраснело и перекосилось от злости. Лишь откатив тележку подальше от Пашкиного двора, он остановился и, грозя кулаком, крикнул:
— Подождите, я вам за все отплачу!
Степа вместе с Пашкой покрывал старой сетью сложенный в кучу лом и раздумывал над поведением Федьки.
— Скажи, Паш, а почему Федька Хлыст такой ворюга и хулиган?
— Почему? Так он же весь в батю. Тот тоже лодырь, хапуга. Как в степь на работу идти, он посылает Федьку к бригадиру сказать, что заболел. А сам дома пьяный дрыхнет. А как ночь, так браконьерствует.
— Где ж тут браконьерствовать?
Степа считал, что браконьеры могут быть только в заповедных лесах, где запрещено истреблять дичь. А какие же тут леса? Здесь на все село деревьев двадцать, не больше, и вокруг никаких заповедников нет — всюду степь и море.
— У нас в море красной рыбы — тьма-тьмущая, — рассказывал Пашка. — Сейчас, летом, ее ловить нельзя, она кормится. А Федькин отец всегда ловит. Как ночь, так сеть в лодку — и тайком в море. Хапанет по нескольку центнеров севрюги, осетров или белужины, а потом продаст на базаре тысяч на пять — шесть и пьянствует.
— Не верю, — возразил Степа.
— За то ж его этим летом и выперли из колхоза! А ты знаешь, сколько он рыбы истребил и покалечил на крючьях?
— На каких крючьях?
— Не знаешь? Не видел крючков? — удивился Пашка. — Погоди, я сейчас принесу. — Пашка сбегал в сарай и через минуту вернулся.
Степа поразился. Это был большой крюк, сантиметров девяти в длину, сделанный из толстой проволоки.
— Вот это да! Зачем же такой здоровенный?
— Как — зачем? По рыбе и крюк, — продолжал Пашка. — Возьмет Федькин отец их штук сто, привяжет на бечевках к канату и вроде перемета сделает. Белуга пудов на восемь или на десять пройдет мимо, вильнет хвостом и зацепится за крючок. А как начнет биться, так в нее еще штук тридцать таких железок вопьются и аж всю кожу ей издерут, всю исполосуют. Она, бедная, и висит на них, мучается. Иная куски мяса на крючьях оставит, а все же сорвется. Только потом все равно либо помрет, либо на всю жизнь калекой останется. Сколько этот хапуга рыбы позагубил! Пропасть! Я бы и не знаю, что с ним сделал…
В серых Пашкиных глазах прыгали злые огоньки. Лицо его пылало.
— И никто Федькиному отцу за это ничего не сделал? — взволнованно спросил Степа.
— Как ничего! Его уж раз десять штрафовали за браконьерство, — возразил Пашка. — А он все потихоньку ловит и торгует. На те деньги он и дом себе поставил с зеленой крышей, и пьянствует. А мой батя говорит, — Пашка понизил голос и оглянулся, — что от суда и тюрьмы ему все одно не уйти.
Накинув на лом старую сеть и прикрыв его сверху соломой, Пашка и Степа пошли проведать Митю.
На раскопках
— Лезем наверх. Ничего здесь нет интересного, — разочарованно сказал Пашка и пренебрежительно мазнул пальцем по гладкой стене каменной ямы.
— И это, скажешь, неинтересно? — Степа подбросил на ладони позеленевшие наконечники стрел, с
