А когда я заикнулся насчет заработанных денег, кровельщик очень удивился:
— Разве это я тебя нанимал?
Погулял я по кварталу, дождался хозяина.
Завидев меня, старик сделался весь красный. Но опять же не от стыда, а от возмущения.
— Какие еще деньги? — заорал он. — Деньги ты от социала получаешь, от германского государства. Вот сейчас полицию вызову! Шварцарбайтер проклятый.
И ушел я несолоно хлебавши.
Подруге своей я не стал об этом рассказывать.
Ее юридические советы мне не вполне подходили.
94
Это был, конечно, положительный опыт: теперь я знал, как в Германии работу искать и чего можно ждать от хозяев.
На следующий день я стал ходить от стройки к стройке и внаглую предлагать свои услуги.
С третьей попытки меня взяли. На сей раз обещали десять марок в час, но зато ежедневно. За ночную работу (стройка была срочная) — пятнадцать марок.
Само собой разумеется, я выбрал ночную работу. И вкалывал через ночь при свете прожекторов.
Впрочем, свет прожекторов — это литературный образ: работа у меня была под крышей, в помещении складского типа. Туда ежедневно подвозили всевозможные строительно-отделочные материалы, которые за ночь нужно было распаковать и разложить по стендам.
На этом складе хозяин держал троих. Я вызвался работать один — за тройную, естественно, плату. Хозяин рассудил, что для шварцарбайтера это слишком жирно, и согласился платить мне по двадцать пять марок в час — после двухнедельного испытательного срока.
Шельмовал, конечно. Мне было известно, что через две недели необходимость в складе вообще отпадет и меня перебросят на другую работу.
Но мне было выгоднее трудиться без свидетелей.
Оставшись один, я дисминуизировал грузы, перемещал их куда надо в пять минут — словом, вкалывал по-стахановски.
Один раз чуть не застукали: явился разнорабочий-африканец и стал требовать какие-то кронштейны.
Кронштейны эти чертовы лежали в ящиках, а ящики, дисминуизированные до размеров спичечного коробка, я уже разложил по стеллажам, но еще не успел увеличить.
К счастью, африканец лопотал на каком-то смешанном англо-немецко-зулусском наречии, и я выпроводил его со склада:
— Не понимаю тебя, брат, извини. Дер шеф золль йеманд андерс шикен. Пусть мастер пришлет кого-нибудь другого.
Среди рабочих были там и курды, и румыны, и турки. Были и русскоговорящие. Все как один шварцарбайтеры — кроме, пожалуй, поляка-крановщика.
С соотечественниками я не общался из осторожности, хотя они меня сразу вычислили:
— Этот, кладовщик-то? Да русак он, такой же, как мы, русак. Только по-немецки говорить наловчился, вот и нос задрал, своих не признаёт.
Насчет немецкого — что правда, то правда: язык лучше всего учить в постели, и наша дружба с Керстин шла на пользу нам обоим.
А у этих мужичков такой возможности не было: своих жен они привезли с собой. Да и университетским образованием ни один из них не мог похвастаться: дай бог четыре класса сельской школы.
Их русская речь была обильно пересыпана всякими 'абер' и 'дох', но правильно выговаривать жизненно важное слово 'арбайтсамт' (биржа труда) ни один из них так и не научился: все дружно говорили на казахский манер 'арбайзам'.
— Дох, я только что с арбайзаму.
95
Зимней ночью накануне Рождества я трудился на стройке, то есть стоял у забора в уголке для курения, любовался звездным небом и слушал разговоры других курильщиков-русаков: не знаю, как у них, а моя ночная норма была уже выполнена.
Зима в тех краях — понятие скорее астрономическое, чем климатическое. В небесах Орион, на календаре — декабрь, но снега нет и в помине. Так, холодный дождик с порывами ветра. Значит, завтра утром жди гололеда.
Соотечественники мои притерпелись к тому, что я по-русски не говорю, и, не обращая на меня внимания, делились друг с другом своими печалями.
Один купил на привезенные с родины денежки подержанный автомобиль, а соседи донесли, и собес перестал выплачивать пособие: имеешь средства — на них и живи.
Другого агент уговорил застраховать жизнь на грабительских условиях, а расторгнуть договор никак не получается.
Третьему продали за две тысячи марок набор кастрюль, которые якобы не надо мыть, а они через месяц позеленели.
Четвертый съездил к родне в Казахстан, а за это время его вызвали в 'арбайзам': ты находишься в распоряжении германского рынка труда, а значит должен быть постоянно досягаем. Не явился в срок — прощай, пособие: отлучаться без уведомления не имеешь права.
Пятый собачку завел, а собачка шустрая оказалась, кинулась под колеса проезжавшей машины. Водитель думал, что собачка застрахована, и предпочел тюкнуться в фонарный столб: иначе хлопот не оберешься. А собачка оказалась незастрахованной, и за ремонт машины суд насчитал двенадцать тысяч.
— Я говорю: абер как я буду выплачивать такую уйму денег, у меня пособие четыреста марок в месяц, три года не пить, не есть, что ли? Дас ист квач, говорю, это ж бессмыслица. А он мне: найн, нихьт квач. В общем, золотая получилась собачка.
96
Слушая эти разговоры, я заметил, что вдоль забора едет зеленый полицейский фургон. За ним второй, третий, целая колонна: двенадцать машин.
Двигались они медленно и почти беззвучно.
Такое увидишь не часто: разве что во время скандальных футбольных матчей либо массовых манифестаций.
Но матчи и манифестации по ночам не проводят. Куда это в середине ночи перебрасывают крупные полицейские подразделения? А вдруг переворот?
Едва я успел задуматься над этим вопросом, как фургоны слаженно развернулись, захлопали автомобильные дверцы, и из машин высыпали полицаи.
Ни разу я не видел такого количества зеленых мундиров: человек двести, никак не меньше.
Волосы у меня встали дыбом. В своей гордыне я возомнил, что приехали брать меня, нелегала номер один Федеративной Германии.
Однако русаки, более опытные в шварцарбайтерских делах, оценили ситуацию более трезво.
— Полундра, мужики! — сказал хозяин золотой собачки. — Под раццию попали, айда огородами!
И курильщики побежали в разные стороны, петляя и прячась за желтыми передвижными времянками.
Но бежать было поздно.
Фургоны врубили дальний свет, и стройплощадка оказалась в огненном кольце.
— Кайнер рюрт зихь фом флек! Всем оставаться на своих местах! — скомандовал гортанный мегафонный голос.
В окнах строящегося здания тоже заметались, забегали.
В вагончике конторы началась паника.
Я не стал терять время: залез в ящик и, моментально обратившись в существо пятисантиметрового роста, глубоко зарылся в смешанный с пеплом песок.
