— Не смей разговаривать со мной учительским тоном. Ты знаешь, как я это ненавижу.
— Ладно, но можно мне задать тебе один вопрос, который всегда меня беспокоил? — Мэгги посмотрела в глаза матери. — Ты меня любишь, мама?
Вера отреагировала так, будто ее обвинили в приверженности к коммунизму.
— Ты что? Конечно, люблю. Что за вопрос?
— А если честно? Ты мне никогда не говорила этого.
— Я следила за тем, чтобы ты всегда была сыта, чисто одета, жила в хороших условиях. Я заботилась о тебе!
— Это мог сделать и дворецкий. А мне нужно было понимание, участие, чтобы меня обняли, когда я возвращалась домой, приняли мою сторону в споре...
— Я обнимала тебя.
— Нет, ты позволяла обнять себя — это совсем другое...
— Маргарет, я не понимаю, что ты от меня хочешь. Я не могу дать того, чего у меня нет.
— Для начала я хочу, чтобы ты прекратила мною командовать, И не только мною — отцом тоже.
— Сейчас ты обвиняешь меня уже в другом. Каждая женщина обязана следить за правильным ведением дома.
— Раздавая приказы и ругаясь? Мама, есть приемы и получше.
— Я опять виновата? Отец не имеет ко мне претензий, а мы с ним прожили уже сорок пять лет...
— А я, сколько себя помню, ни разу не видела, чтобы ты подошла и обняла его или спросила, как прошел его день, погладила по голове, утешила. Зато я часто слышала, как ты, едва он возникал на пороге, кричала ему: «Сними ботинки! Не видишь, что ли, я только что отскребла полы». И, помнишь, тоже из-за ботинок ты ругалась на Кейти, когда та приехала на каникулы. Тебе не приходило в голову, что мы хотим приветствий другого рода? Что, например, теперь, когда я на грани эмоционального срыва, в один из самых ответственных периодов моей жизни, мне нужен человек, которому я могла бы полностью довериться, и я по-другому оценила бы твой приход, если бы ты искренне поинтересовалась моим состоянием, а не обрушилась на меня с упреками и обвинениями в том, что я позорю своих мать и отца.
— Удивительно! Я прихожу сюда, чтобы ткнуть тебя носом в твое паскудство, а ты все выворачиваешь наизнанку и обвиняешь меня же непонятно за что. Я могу только повторить тебе: за сорок пять лет нашего супружества твой отец на меня не жаловался.
— Конечно нет, — грустно согласилась Мэгги, — он просто уходил в гараж.
Лицо Веры залилось краской. Это Рой виноват, что перебрался в гараж, не она! Она вообще не командует и не ругается — только следит за порядком. Позволь она Рою делать так, как он хочет, и весь пол был бы загажен, ели бы они в самое неподходящее время и всегда опаздывали к воскресной обедне. А это неблагодарное дитя, которому она дала все, что было в ее силах — одежду, воскресную школу, образование в колледже, — смеет говорить, что она все делает плохо и ей надо исправиться!
— Я учила тебя уважать своих родителей, но, к несчастью, мне это не удалось. — И с видом ущемленной гордости Вера поднялась со стула с каменным лицом. — Маргарет, не буду больше надоедать тебе, но до тех пор, пока ты не соизволишь передо мной извиниться, можешь меня не беспокоить. Я сама оденусь...
— Мама, пожалуйста... давай обсудим...
Вера вынесла пальто из комнаты прислуги и облачилась в него. Вернувшись на кухню, она медленно и демонстративно натянула перчатки, не поднимая глаз на Мэгги.
— Можешь не отвозить меня, я пойду пешком.
— Мама, постой...
Вера не ответила и вышла.
Хлопнув дверью перед лицом дочери, она остановилась на пороге с колотящимся сердцем. И это все, что она заслужила за свои материнские заботы? Неблагодарная тварь. И Вера решительно направилась к себе домой.
Когда вечером Эрик навестил Мэгги, та сообщила:
— Утром ко мне приходила мать.
— И как?
— Потребовала, чтобы я отчиталась перед ней о романе с «этим парнем» Сиверсоном.
Он захлопнул брошюру по плотницкому делу, поднялся со стула, подошел к Мэгги и прижал ее к себе. Они стояли в одной из спален для гостей, где он помогал ей просверлить отверстия для крепления на стене огромного зеркала в раме.
— Прости меня, Мэгги, я не хотел навлекать на тебя неприятности.
— Я ей сказала о нас.
Он отшатнулся и удивленно спросил:
— Ты сказала ей?!
— Сказала, и что? Мне так захотелось. — Кончиками пальцев она провела по его щеке под следами царапин, оставленных ногтями Нэнси. — Я готова на все, если ты не против.
— Отчиталась о романе... О, Мэгги, любимая, во что я тебя впутал! И что еще тебе предстоит перенести. Разве я этого хотел для нас с тобой? Я хотел, чтобы все было законно, как у людей.
— И пока этого еще можно добиться, я не отступлю.
— Сегодня я заполнил документы по разводу, — сообщил Эрик, — и, если не возникнет осложнений, мы сможем расписаться уже через полгода. И еще, я принял решение, Мэгги...
— Что?
— Я решил не оставаться больше у тебя на ночь. Это становится неприличным, люди сплетничают о нас.
На следующей неделе он заходил к ней почти ежедневно. По утрам иногда приносил свежеиспеченные пироги, к ленчу — рыбу. Порой он был таким усталым, что заваливался на диван и спал, в другие, более счастливые дни хотел есть, смеялся, гонял на машине с открытыми окнами. Он приходил, когда тронулся лед и вскрылось озеро, ознаменовав конец зимы. Приходил и в тот день, когда она принимала своих первых и потому неожиданных гостей, прочитавших ее рекламу в «Дор-Чамбер оф коммерс». Они пришли и спросили, если ли у нее свободная комната. В тот вечер она очень волновалась, растопила камин в гостиной, позаботилась, чтобы ваза со сладостями была полна и в нужных местах под руками оказались книги, газеты и журналы. Ее гости пообедали в городе, а вернувшись, заглянули на кухню о чем-то спросить. Мэгги представила им Эрика только по имени, и, когда гость обменивался с ним рукопожатием, она услышала:
— Рад познакомиться с вами, мистер Стерн...
Эрик помог Мэгги обустроить пристань и поставить новые скамейки в беседке, которую она построила у спуска к воде, сняв перегородки теннисного корта, давно используемого как место для парковки машин.
Когда был вбит последний гвоздь, они долго сидели на сооруженной скамейке и, держась за руки, любовались закатом.
— Кейти согласилась приехать летом и поработать со мной, — сообщила она Эрику.
— Когда?
— Занятия кончаются в последней декаде мая.
Их взгляды встретились, и он нежно провел большим пальцем по ее запястью. Слов не потребовалось, Мэгги молча склонила голову на плечо Эрика.
Настал день, когда он спустил «Мэри Диар» на воду и проплыл мимо дома, приветствуя ее гудком, и она выскочила на порог, махая ему платком, разыграв классическую сценку, о которой он так часто мечтал.
— Иди сюда, — позвал Эрик.
Она бросилась с веранды к пристани прямо по газону с проступившей весенней травой, между
