Зачем ей огласка? А чтобы отомстить тебе, идиоту! Нет, нет, она шум поднимать не станет, не тот случай. Но… Боже, что я вообще наделал? Зачем дал то мерзкое интервью? Дочь, Катюху, восстановил против себя. Хотел все вернуть… Смешно было даже предположить, что она бы ко мне вернулась… Зачем я ей, тяжелый, мрачный, погруженный в себя? А тот, он легкий, веселый, и она так на него смотрит… А когда-то смотрела на меня, вот так же, влюбленными глазами. И долго любила меня… а я, как всегда, сам все испоганил… Не мог смириться с появлением мальчишки в семье, это была даже не семья, а кокон, в котором мне было хорошо и уютно, а появление Гришки сломало этот кокон, туда ворвалось что-то постороннее, дыхание настоящей, не придуманной трагедии, и я спасовал… Слабак, ничтожество… Она права, я слабак. Мастер спорта по борьбе! Но она была так близко, такая родная и в то же время такая недоступная, такая желанная… Что там Федор Михайлович писал? Красота спасет мир? Чепуха! И уж во всяком случае не женская красота. Да где там красота? Вот Маринка красивая. А Лерка нет, тогда что это? Любовь? А любовь мир не спасет? Вот уж точно, что нет… От любви человек вообще перестает быть человеком… Нет, это не от любви, это от похоти… Тьфу, совсем запутался. Ну их, этих классиков. Они в другом мире жили. Хотя… Классики… Может, лет через пятьдесят и меня классиком объявят, Достоевским двадцать первого века. А чем я не Достоевский? Слог у меня, во всяком случае, куда легче и лучше… Ну, на каторге не был… Смертный приговор мне не объявляли, от рулетки не дурею… Долгов боюсь… И баб в общем-то люблю, а Федор Михайлович, хоть и баловался с ними, но ох как ненавидел… Это ж во всех его вещах чувствуется… Люто ненавидел… Вот, брат Лощилин, и выходит, что не тянешь ты на Достоевского, хоть и пишешь легче. А впрочем, время рассудит… Да, а Званцев что-то пропал… Неужто утратил интерес? Ну и черт с ним… И зачем мне это кино? Так, из спортивного интереса… Ну и черт с ним, мое от меня не уйдет. А ведь ушло! Все мое от меня ушло. Моя женщина, моя дочь, мой фильм… Все!!! И что теперь делать? Молить о прощении? Та к ведь не простит же. Тогда зачем унижаться? А может, пойти и утопиться? Писатель Лощилин был обнаружен… Нет, не так. «Труп известного писателя Дмитрия Лощилина был вчера обнаружен в Москва-реке». Фу, распухший труп… утопленник… Гадость какая… Но тогда-то они меня простят, все! И дочь, и мать, и Лера… Но мне-то что с того? Мне ж не шесть лет, когда думаешь, вот умру, тогда узнаете! Идиот ты, Лощилин, идиот, неврастеник, злобный неврастеник, который только портит всем жизнь. Напиться, что ли? Нет, будет только хуже. Вены вскрыть, но так, чтоб успели спасти? Шито белыми нитками… Ты же писатель, Дима! Вон, даже с Достоевским себя сравнивал, а придумать ничего достойного не можешь… Иди-ка ты домой, трахни любящую красивую жену и напиши обо всем этом роман, мрачный и прекрасный, и дадут тебе «Букера», обязательно дадут, у нас любят, чем мрачней, тем лучше. Вон «Насморк» номинировали на «Букера», тоже почетно считается, но видно, мраку не хватило… Почему тебе всегда чего-то не хватает, Дима? Было безумно жаль себя… И вдруг пришла спасительная мысль — все это плата за талант, данный Богом! Да, именно так. Пойти, что ли, в церковь? Нынче это модно… Нет, не поможет. Или стоит попробовать? Да нет… Какой-нибудь добрый попик скажет, что все от гордыни… Я ж и сам все понимаю. Я урод. А что, вот так и надо назвать роман «Я — урод!» Тогда уж точно какую-нибудь премию дадут… А я и вправду урод!
Он тяжело поднялся и побрел к своей машине. А начать надо так: «Я — урод! — с гордостью подумал Игнат». Почему Игнат? — спросил он сам себя. А так… Назло!
…Сонька и в самом деле осталась у меня ночевать. Весь вечер она врачевала мои раны и пыталась меня развеселить.
— Лерка, а ты представь, что этому уроду все-таки удалось бы тебя трахнуть…
— Зачем?
— Чтобы понять, как хорошо, что этого не случилось. Подумай, он ушел бы, а ты осталась, мало того, что избитая, а еще и изнасилованная. Ужас?
— Ужас!
— Вот! Что и требовалось доказать.
— Знаешь, Сонька, вот если б с тобой такое случилось, я бы точно так же тебя утешала, точно так же!
— Потому что мы с тобой обе умные бабы. И сильные.
— Ну да, сильные, он вот без единого синяка ушел…
— А ты что, не сопротивлялась?
— Еще как!
— Та к может он весь в синяках домой явится. И еще роман про это напишет, урод!
Время шло. Благодаря Соньке, мои синяки прошли на удивление быстро. Звонил Игнат. От детей приходили восторженные письма. Деньги Лощилину Соня отослала. Игнат регулярно звонил. Говорил, что, конечно, придется задержаться. Ну, у нас это обычное дело.
Но вот уже три дня от него ничего не было. Я начала волноваться, но еще не очень, так уже бывало. Но на пятый день не выдержала и стала звонить сама. «Вне зоны действия сети». Полезла в Интернет, нет ли сообщений о каких-то несчастьях в съемочной группе? Ничего. И то хлеб. Мне нужно было поехать на студию, я спустилась во двор к машине и вдруг увидела идущую мне навстречу Виту Адамовну с собакой. Я растерялась. И молча кивнула ей. А она посмотрела на меня с таким торжеством, что мне стало нехорошо. Чего ей торжествовать? Ну, предположим, Игнат позвонил ей, они помирились, но разве это повод для торжества? Или он дал ей этот повод? Сказал, что она была права и он ко мне не вернется? Вот тогда есть причина торжествовать. Меня физически затошнило. И я позвонила Соньке. Рассказала про этот взгляд.
— Лер, не бери в голову! Мало ли… может у нее просто крыша поехала?
— Нет, Сонечка, это был взгляд вполне осмысленный. Она хотела мне показать…
— Что показать? Что она, возможно, помирилась с сыном, несмотря на тебя? Ну и что? Пусть. Ты ж ему ультиматумов не ставила, мол, или я или она?
— Да боже упаси!
— Ну и вот! Помирился он с мамкой, а она и рада. Только и всего. Не бери в голову, повторяю! Все прекрасно!
— Да, но он уже пять дней не звонит!
— Слушай, он на Алтае, а там, знаешь, какие дикие места есть! Короче, не волнуйся, Леруня. Все плохое в нашей жизни уже позади.
— Ох, Сонька, спасибо тебе!
— Не за что! Обращайтесь по необходимости!
В этот день Игнат так и не позвонил. А утром следующего дня…
Раздался звонок в дверь. А вдруг это Игнат? — мелькнула мысль. Но звонок был не его. Я открыла. На пороге стояла Вита Адамовна.
— Доброе утро, Лера! Вы позволите войти?
Может, помирившись с сыном, она пришла мириться со мной? Та к я, что называется, с дорогой душой.
— Да, пожалуйста, заходите! Может, хотите кофе? Или сок?
— Да нет, спасибо, я завтракала. Лера, мне очень нужно с вами поговорить. И извиниться. Я была с вами резка…
Слава богу!
— Да ладно, Вита Адамовна, бывает.
— Ну вот и славно. Я чувствую себя виноватой перед вами и потому считаю своим долгом предупредить вас…
— О чем?
— Вы знаете, кто такая Стэлла Сосновская?
— Стэлла Сосновская? Что-то слышала, кажется, какая-то модель…
— Это была безумная любовь Игната. И его жена.
— И что?
— Вы в курсе, что она родом из Барнаула?
Я почувствовала, что почти теряю сознание.
— Она жила в Европе, а тут поехала навестить родителей и они случайно столкнулись с Игнатом.
