Слухи эти закладывали Арипу уши, так что он присел по правую руку от качавшегося на стуле Шамиля совершенно оглохший.
– Знакомься, Арип. Это Лена, это Кусюм, это Шарапудин Мурадович, это…
Перезнакомившись, гости кофейни снова вступили в спор. Немолодой господин в коричневом пиджаке ввинчивал в воздух желтые кулаки и, запинаясь, долдонил:
– Это же исламские крестовые походы, наступление Востока, крах демократической идеи! Это движение вспять, это деградация!
– Не Восток виноват, не в Востоке дело, – яростно обрывал его лысенький, с торчащими ушами человечек. – При чем здесь Восток, да? В нашей ситуации виноваты только мы сами! И происки западных спецагентов! Это они делали все, чтобы разжечь взаимную ненависть кавказцев и русских, чтобы распатронить, разодрать на клочья страну. Теперь пускай радуются!
– Не смеши, да, меня, Али! – колотила по столу пышная Кусюм, откидывая богатые кудри. – Очень нужно Америке кормить исламских муджихидов! Думай, что говоришь!
На Кусюм модная замшевая юбка и губы блестят так, как будто нет кругом никаких фитны и куфра, фетв и газавата. Пена в чашках с капучино украшена сердечками и цветочками, как будто не горят на улице выведенные масляной краской мюриды{Суфийские ученики.} и солдаты. Арип попросил молодую хозяйку кофейни принести ему чаю с душицей и вперился в собственные ходуном ходящие пальцы.
– Ленина сбросили! Вот от этого вся смута. Наказание. При советской власти дружба народов…
Обрюзгшего коммуниста снова прервал господин в коричневом:
– Да помню я вашу дружбу народов! Говорю же, просвещенный ислам в прошлом, наступают орды примитивных сектантов. Вы знаете, что делают с пойманными накшибандийскими шейхами?
Господин что-то шепчет, корча гримасы. Лена роняет чайную ложку.
– И все-таки, понимаешь, не надо пессимизма, – сопит Шарапудин Мурадович. – Наша республика – очаг древнейших цивилизаций, колыбель первых демократических обществ. Древнейшая производящая экономика, металлургия, место первичного происхождения культурных растений! Мы не можем вот так вот зараз все потерять. Постреляют, слушай, и уймутся.
Вентилятор дует Шарапудину Мурадовичу в ухо, и волоски топорщатся, как капитулирующие военнослужащие.
– А все почему, – говорит вдруг Шамиль низким голосом. – Из-за федералов. Из-за спецназовцев. Разбогатели они на наших трупах. Хорошенько нажились, а теперь бросили, мол, горите синим пламенем.
– Это что ты имеешь в виду? – спрашивает Лена.
– Они за каждый час спецоперации по двадцать тысяч получали. Поэтому растягивали эти спецоперации на сутки, хотя могли бы за пять минут справиться. Против трех ваххабитских калашей целый поезд из БТРов ставили.
– Это все мы знаем, – замахала руками Лена.
– А погибал кто? – продолжал Шамиль. – Простые менты, дагестанцы. Развязали здесь войну, брат на брата пошел…
– Это мы все и вправду давно знаем, – заявил ушастый человечек. – Но почему они все свернули? Зачем отказались от такой выгодной горячей точки? Кормились бы здесь и дальше…
– Я знаю, – сказал Арип, – это просто тактика. Вот увидите, там к власти фашисты пришли. И они теперь с полным правом пошлют сюда авиацию и сбросят бомбы. Как на гнездо бандитизма.
– Но ведь не всюду бандиты. Даже среди этих салафитов очень много порядочных есть! – заныла Кусюм.
– Есть, да, – поддержала Лена. – У меня сосед – коммерсант. У него лесные требовали денег, угрожали, и тогда он пошел к одному их авторитету, гимринцу, и попросил заступиться. И тот его защитил от своих же. Не единственный случай.
– У меня в районе этих соблюдающих вообще почти нет. Люди жили спокойно, никогда не жаловались! – включился Шарапудин Мурадович. – Но кое-где они уже давно своим законом живут.
– В Унцукульском районе все госслужбы под их дудку годами плясали, – поддержал Шамиль.
– А муж твоей сестры, – обратился к Шамилю Шарапудин Мурадович, – там в селе оппозицию развел, слышал? Газету издает, местные суфии его поддержали. Шейх Гази-Аббас благословил.
– На русском? – спросила Лена.
– Двуязычную, – ответил Шамиль и потупился.
Зять и вправду развернул в Чере бурную деятельность. Там что ни день, власть переходила из рук в руки, а вражда между нижней и верхней мечетями, казалось, вот-вот разорвет тухумы надвое, расшвыряет по враждующим сторонам.
Патимат, мать Шамиля, говорят, разругалась с семьей двоюродного племянника, принявшего сторону салафитов, и отреклась от такого родства. Двоюродный племянник, в свою очередь, порвал с собственными родителями и развелся с упрямой и слишком смышленой женой, не желавшей слушать его наставления.
А жена двоюродного племянника перестала общаться со старшим братом, который отрекся от бывшей своей чиновничьей карьеры, сдал отстроенный на взятки прибрежный особняк в пользу властителей вилайята.
А коллега его, министерская начальница и признанная поэтесса, сочинила длинную оду «Великому амиру, воину Аллаха, всемилосердного и всемилостивого», которую амир, как ни странно, принял с большим удовольствием.
– Кстати, об одах, – сказал один из сидевших в кофейне. – Вы знаете, что Махмуд Тагирович Тагиров перед смертью написал роман? Любопытнейший роман. Очень актуально сейчас. Конечно, не совсем дотягивает, конечно, стилистика хромает, но я, когда читал, испытывал непередаваемые чувства…
– Про что? – оживилась Лена. – Где взять почитать?
Шамиль смотрел на Лену и думал о Мадине. О том, как он с дядей Алиханом носил ей дорогие подарки, как мать прикидывала, чем лучше отделать к свадьбе карнизы, а тетушки торопили скорее бронировать банкетный зал. В последние дни он только и грезил о том, чтобы найти Оцока, гадкого, нахрапистого Оцока, заманившего дурочку с помощью перетолкованных сур! Знал же этот Оцок, теперь именующийся Аль-Джаббаром, что Мадина засватана. Знал и лез!
В то утро Шамиль снова ходил к дому проклятой обманщицы и выяснил, что та съехала, а ее запятнанные родители после дочерних хлопот торжественно представлены новой власти и даже получают специальный паек: мясо, крупы и овощи.
Старые связи продолжали распадаться, и люди все чаще меняли обличье. Пытаясь замедлить распад мира, Шамиль бросался смотреть запрещенные диски с немусульманскими фильмами, с удвоенной силой наращивал трицепсы или ходил по родственникам. Встревоженные, они по-прежнему варились в будничном и житейском: возней с подгузниками, подсчетом денег, ремонтом домов. Отчаявшись разобраться в происходящем, он даже решил навестить своих давно забытых подруг.
Первую звали Джейран. Однажды зимой, ветреной и слякотной, как все махачкалинские зимы, он впервые заметил ее возле городского универмага с подругами. Она была одета в скромную юбку и серебристую куртку с воротником, подбитым искусственным мехом, на ногах сверкали украшенные стеклярусом сапожки на тонкой шпильке. Зато от белых зубов, ямочек на щеках и плутоватого смеющегося взгляда веяло несерьезностью.
Шамиль подошел поближе и не отстал, пока Джейран, смеясь и играя ямочками, не дала ему номер своего телефона. Вечером он позвонил по этому номеру, ему ответил хриплый старый голос – новая знакомая, как водится, назвала ему первые попавшиеся цифры. Впрочем, он уже знал, где она учится, и встретил ее после занятий на пронизывающем ветру, довольный и уверенный.
– Ты думала, что меня перехитрила? А я тебя нашел.
Джейран только взмахивала ресницами и показывала крупные белые зубы. Так начались их полутайные встречи. Он гулял с ней по заросшему гледичиями и белыми акациями Вейнеровскому парку, провожал до съемной квартиры, забрасывал найденными в Интернете глупыми четверостишиями: «Спи, зайчишка, спи, мышонок. Сладко спи, мой медвежонок. Будем вместе мы в раю у Вселенной на краю».
Джейран поддавалась, все больше и больше млея в его присутствии. Она приехала из села и снимала
