– Бог направит ее меч, – сказал Молчальник, – да постигнет кара того, кто сотворил зло.
Тут Гонда стала плакать, кричать и стонать. Руль велел ей умолкнуть и отправил к Галевину вооруженный отряд своих ратников.
Но они возвратились, не найдя Махтельт, ибо не посмели вступить во владения Галевина из страха перед его колдовскими чарами.
Глава двадцать восьмая
О том, как Махтельт скакала верхом на коне
Распевая песню и трубя в рог, скачет на коне благородная девица Махтельт. Она хороша как ангел, и лицо ее свежее розы.
И она несет свой венец, высоко подняв голову.
И ее прелестная ручка крепко сжимает под плащом славный меч Руланда Льва.
Широко раскрыты ее глаза и уверенно ищут они в лесу сира Галевина.
Она внимает чутким ухом, не раздастся ли где стук копыт его скакуна.
Но в глубоком безмолвии она слышит лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.
И она видит лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.
Но отчего так ярко светятся ее золотисто-карие глаза? Оттого, что в них светится прекрасное мужество.
Отчего так высоко несет она голову в золотом венце? Оттого, что она чувствует великую силу в сердце.
Что же теснит ей дыхание в груди?
Горькие мысли об Анне-Ми, о поражении Молчальника и о страшных злодеяниях сира Галевина.
И она то и дело озирается кругом, не виден ли он вдали, не слышен ли стук копыт его скакуна.
Но она видит лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.
Но в глубоком безмолвии она слышит лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.
И Махтельт запела.
Потом сказала:
– Мы с тобою вдвоем идем на льва, добрый мой Шиммель! Видишь, как он подстерегает в своем логове прохожих и пожирает бедных девушек?
И Шиммель, услышав ее слова, радостно заржал.
– Шиммель, – сказала Махтельт, – я вижу, ты рад, что идешь мстить за Анну-Ми и несешь наш заветный меч.
И Шиммель снова заржал.
И Махтельт искала в лесу Галевина. Она глядела, не покажется ли он, прислушивалась, не донесется ли стук копыт его скакуна.
Но она видела лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.
И в глубоком безмолвии она слышала лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.
И Махтельт затрубила в рог.
Глава двадцать девятая
О вороне, воробье, собаке, лошади и семикратном эхо
Посреди леса Махтельт увидела сквозь густой снег, что навстречу ей едет Галевин.
Злонравный на этот раз был в нарядном камзоле из сукна цвета морской волны, с вышитым на нем разными цветами мерзким гербом. Великолепный пояс, отделанный золотыми пластинками, опоясывал его стан. На поясе висел золотой серп, а на камзол был накинут прекрасный
Верхом на рыжем коне Галевин приближался к Махтельт, и она увидела, что рыцарь красив.
Впереди него с громким лаем бежал пес, похожий на волка. Завидев Шиммеля, он бросился к нему и укусил его. Но Шиммель сильным ударом копыта отбросил его, и пес заплясал поневоле, жалостно подпевая себе и оплакивая свою побитую лапу.
– Ах, славный мой Шиммель, – подумала благородная девица, – да поможет мне бог расправиться с господином не хуже, чем ты с его псом.
И Злонравный подъехал к ней.
– Здравствуй, – сказал он, – прекрасная дева с золотисто-карими глазами!
– Здравствуй, Сиверт Галевин Непобедимый! – сказала она.
И Злонравный спросил:
– Что привело тебя в мои владения?
– Мое сердце, – отвечала она, – оно тянулось к тебе. Я хотела тебя видеть и рада, что, встретившись с тобой лицом к лицу, могу рассмотреть тебя.
– Так поступали, будут и впредь поступать все девицы, – сказал он, – даже самые красивые, – такие, как ты.
Пока они так говорили, раненый пес, хромая, подбежал к рыжему коню и вцепился зубами в
Потом уселся в снег на краю дороги и, подняв морду, тоскливо завыл.
– Слышишь, – сказал Галевин, – мой пес воет, предвещая чью-то смерть. Ты не боишься, девочка?
– Меня хранит бог, – отвечала она.
Так проехали они, беседуя, немного вперед и вдруг увидели высоко в воздухе, прямо над своими головами, огромного ворона. В шею ему впился маленький воробей и, яростно чирикая, бешено клевал его и выщипывал из него перья. Израненный, истерзанный, ворон метался во все стороны – влево, вправо, вверх, вниз – и, жалобно каркая, тыкался, как слепой, в деревья, пока, наконец, не рухнул замертво, с выколотыми глазами на седло Злонравного. Взглянув на ворона, рыцарь швырнул его на дорогу, а воробей взлетел на дерево и, весело отряхиваясь, защебетал во все горлышко, торжествуя победу.
– Ах, милая пташка, – смеясь, сказала Махтельт, – ты благородной породы! Иди ко мне, я подарю тебе красивую клетку и буду кормить тебя отборным пшеничным зерном, просом и конопляным семенем.
Но Галевин, не помня себя от гнева, закричал:
– Дерзкий мужичонка, попадись только в силки! Ты бы у меня не долго пищал, радуясь победе над благородным вороном.
А воробей чирикал без устали, точно издевался над Сивертом Галевином, который меж тем обратился к Махтельт:
– И ты еще смеешь веселиться и хвалить эту тварь, зная, что на моем гербе изображен ворон моего славного предка Дирка? Разве ты не знаешь, что и тебе недолго еще осталось пищать?
– Я буду пищать, доколе это будет угодно господу богу, моему владыке, – отвечала она.
– Нет для тебя другого владыки, – сказал он, – кроме меня. Я здесь единственный владыка.
Вдруг ему стало очень холодно, ибо сердце Анны-Ми хотя еще билось, но постепенно леденело у него в груди. Почувствовав, что и это сердце скоро засохнет, он сказал Махтельт:
– Ты пришла вовремя, прекрасная девушка!
– Тот, кого ведет бог, – отвечала она, – всегда приходит вовремя.
– Но кто же ты, – спросил он, – что разъезжаешь по моей земле на коне, поешь, трубишь в рог и так дерзко нарушаешь тишину?
– Я благородная девица Махтельт, дочь Руля Храброго, сира де Хёрне.
– И ты не страдала от холода, пробираясь сюда по такому снегу?
– В роду сира де Хёрне никто не боится холода.
– И тебе не страшно ехать рядом со мной по моей земле, куда никто не смеет ногой ступить?
– В роду сира де Хёрне никто никогда ничего не боится, – отвечала она.
– Ты отважная девушка, – сказал он.
