карабкалась, цепляясь за выступы. Балабанюк с Булдыгиным уже нырнули за висящую, как мошонка, глыбу. На нашей стороне распадка засады не было – существенный плюс. До вершины метров двадцать – воздух над обрывом дрожал, колебался, перемешиваясь с дымом, обильно выделяемым горящей машиной. Ветер сменил направление – дым окутал склон, по которому мы ползли, обнимая бугорки. Маша надрывисто кашляла, сорвалась. Я схватил ее за шиворот.
– Давай же, искательница приключений, двигай!
– Так дым же… – бормотала она, заходясь кашлем. – Не видно ни зги…
– Какой же это дым, дурочка? Это плотные слои атмосферы…
В дымовой завесе появлялись прорехи. В тылу надрывался Ленькин автомат. Похоже, наступала заключительная часть наших приключений – сверху раздались истошные крики! Обошли! Кто-то рослый, в развевающейся мешковатой одежде мелькнул в клубах дыма, прыгнул со скалы. Покатился кубарем, когда Булдыгин, прозябавший под кустом, выставил ногу. Второй споткнулся – Балабанюк, не успев передернуть затвор, бросил камень под ноги. Молодец боец, не растерялся – подскочил к упавшему, вскинул приклад, переломив хребет, метнулся в щель с открытого места.
– Всё копаетесь, идиоты? – визгливо кричал Булдыгин. – Понравилось?
Тормошить девицу было бесполезно. Быстрее ползти она не могла. Но тоже молодец, макушка не торчала. Струилась между камнями, прикрытая плотным огнем. Ленька менял уже третий магазин, а четвертого у него не было. Я забился в какую-то щель, постреливал одиночными. Дым рассеивался, и это было не совсем здорово. Шевелились бородатые хари, перекликаясь на смеси русского, матерного и местного «самобытного». Идти в атаку, видимо, не спешили – ждали у моря погоды.
– Ленька! – крикнул я. – Ползи сюда, прикрою!
Скверно, когда под словом «ползи» понимают слово «беги»! Он так и не проникся до конца, что это не пейнтбол. Обернул ко мне перекошенную физиономию, подмигнул, сделал знак, что понял правильно – подпрыгнул и понесся газельими скачками! Десять, восемь секунд страха – и ты дома…
– Ложись, придурок! – схватился я за голову. – Жить надоело?!
Автомат запрыгал как припадочный, плюясь свинцом. Страх стучал по затылку – страх за этого сорвиголову! Я не видел, что рядом по камням хлещут пули. Я видел только этого засранца…
Автомат подпрыгнул и унялся. Защелка, рука нашарила подсумок, последний магазин, затвор. Шесть секунд вынужденного простоя, когда противнику ничто не мешало встать во весь рост и открыть ураганный огонь!
Его прошило насквозь, когда он прыгал ко мне за камень. Захлебнулся кровью, выпучив глаза, мол, что за глупости – рухнул, подломившись, как полевой стебелек. Я перевернул его на спину.
– Ленька, ты что?
– Не знаю, Мишка… – Он облизал кровавую кашицу с губ, натужно улыбнулся. – Что это такое, Мишка, дождь, что ли, пошел?..
Не было дождя. Со вчерашнего ливня в прошлом мире – ни капли. А приятель, кажется, отбегался. Кровь текла без остановки. Леньку выгнуло, опустило, снова выгнуло.
– Не говори ничего, – заскрипел я зубами. – Лежи тихо, мы тебя вытащим.
– Дождь пошел, Мишаня… – тоскливо шептал Ленька. – В натуре, дождь… беда проституток, мечта дворников… Слушай, Мишка… – Глаза его загорелись потусторонним блеском, он схватил меня за плечо, стиснул мышцу. – Кажется, отвоевал я, пробки перегорели, дофорсился… Соври там чего-нибудь Зинке, ты же умеешь?..
– Подожди, Ленька, – бормотал я, глотая слезы. – Не уходи, собери волю в кулак…
– Трудно, Мишаня… – шутил он на последнем издыхании. – Слишком большая сила воли, не могу собрать в ку…
Он не договорил, свалился с широко открытыми глазами.
– Всех не убивать! – кто-то сидел за догорающим грузовиком и выкрикивал команды. – А ну, пошли, касатики, взять их!!!
Когда успели подойти так близко? Шустрые личности сверзились со скалы, чтобы прибить меня к земле, но сверху застрочил автомат – Балабанюк! – какой-то храбрец в залатанных штанах треснулся задницей, взревел благим матом.
– Мишка, сюда!!! – завопил Булдыгин.
И я помчался вверх, прыгая, как козленок, с уступа на уступ. Пока трещал автомат, я одолел эти забористые метры, потом узрел руку, за которую схватился аж обеими руками. Меня втащили на вершину. Три фигуры плясали перед глазами – Булдыгин, Маша, Балабанюк…
– Аристов где, Мишка! – тряс меня Булдыгин.
– Профукали Аристова! – рявкнул я, отрывая от себя скрюченные пальцы. – А ну, линяем отсюда!..
Я бежал последним, отстав от компании. Балабанюк оглядывался, что-то орал, тряс автоматом. А меня качало, гнуло к земле. Ноги становились чугунными гантелями. «Зачем я тяну автомат?» – лениво подумал я. Пустая железка, даже шомполом не выстрелишь. Отшвырнул его в сторону, стянул со спины рюкзак, который сковывал движения, метнул в трещину под живописными кудрями проросшего можжевельника. Зачем мне деньги, если нет возможности их потратить?
Ноги понесли веселее. Мы бежали по загроможденным проходам. Зубчатые вершины, крошево под ногами, выступы-клыки, обдирающие бока. Сменили направление, уходя от погони, прогрохотали по какому-то арочному тоннелю, который снова вывел нас на поверхность, протиснулись через узкий «шкуродер» и попадали без сил перед зазубренной стеной в три четверти человеческого роста.
– Не могу больше… – стонал чернеющий на глазах Булдыгин. – Говори, что хочешь, Луговой, но я ухожу к Аристову, царствие ему небесное… Издевайся сколько хочешь – про немеркнущее женское начало, неправильный набор хромосом…
– Давай без патологий, – морщился я. – Все мы старые, больные, даже Балабанюк, все мы ни хрена не понимаем в загородной жизни…
– Отчего же? – запинаясь, возразил Балабанюк. – Я вот в детстве несколько лет жил в скале, потом в яме жил…
– Это как? – не поняла Мария.
– Поселки так назывались под городком… В одном из них я детский сад посещал, в другом в первый класс поступил… Переезжали тогда часто… Отец участковым работал…
– Послушайте, господа, – пролепетала Маша. – Если правильно понимаю, мы участвуем в каком-то новом реалити-шоу, где от быстроты зависит многое. Нас становится меньше, страшные парни шастают неподалеку и не остановятся, пока нас не поймают… Может, сделаем попытку встать?
– О нет… – захныкал Булдыгин. – Давайте без меня, я уж лучше куда-нибудь забьюсь…
– Отличная мысль, Маша, – похвалил я. – Как говорится, ум хорошо, а два сапога лучше. Балабанюк, подъем! Будешь показывать пример лежебокам.
– А почему это я? – обиделся боец. – У меня, между прочим, врачи чуть было рахит не выявили…
– Косил безграмотно, – ухмыльнулся я. – Ты просто подсознательно хотел идти в армию. А друзьям не признавался, немодно это – ходить в армию. Шучу, Балабанюк, ты отличный солдат. Учитывая, что среднестатистический российский призывник – гей-кришнаит с уклоном в плоскостопие, ты у нас сущий Рэмбо. Считай, что отпуск в кармане.
– Минуточку, – приподнялась ухрюканная, как поросенок в корыте, Маша. – По поводу ментов…
– А был такой повод? – усомнился я.
– Балабанюк сказал, что папа служил участковым… С нами был мент, нет?
– Был да сплыл! – захохотали над головой. – У вас отличная память, дорогая Маша Рыбакова!
В глазах потемнело. На краю обрыва, поставив ногу на массивный выступ, чтобы лучше видеть собравшихся, красовался Заславский Виталий Осипович, майор милиции, по поводу чего, кстати, зарождались некоторые сомнения. Бороденка висела сосулькой, грязный, как трубочист, глаза блестели победным блеском. Автомат мог выстрелить в любого, кто заартачится.
– Вы так забавно смотритесь, – вторично расхохотался этот мутный субъект. – Перестаньте, Михаил Андреевич, ведь ворочался в вас червь сомнения, признайтесь? Но вы не вняли голосу разума, привыкли доверять людям, невзирая на профессию, которая вас так ничему и не научила… А ну, руками не блудить!
