Автоматы в сторону! – Елей, сочащийся из Заславского, сменился звериным рычанием.
Он отлично видел нас сверху. А нам приходилось задирать головы, чтобы чего-нибудь не проворонить. Я отодвинул автомат в сторону. То же самое проделал Балабанюк, уловив мой мрачный кивок.
– Людям свойственно гадить, – заметила Маша, застонала и откинула голову на гладкий камень.
– Не надо было останавливаться, – угрюмо бросил Балабанюк.
– Ментам не надо верить, – огрызнулся Булдыгин. – А останавливаться надо – когда устанешь сильно.
– Да где вы видите ментов? – развеселился мнимый майор. – Старшего оперуполномоченного Верещагинского РОВД Заславского Виталия Осиповича, сидящего в клетке, подстрелили вы сами – после того как я уложил вашего сержанта. Вы открыли ураганный огонь по кузову. Слава богу, я успел упасть на пол… – Лжемайор сделал паузу, наслаждаясь реакцией.
– Так это вы дремали в кузове, охраняя майора… – постиг я страшную истину.
– Дремал, – кивнул мерзавец. – И не вылез из машины, когда сломался Анипченко. Вы долго копались, Михаил Андреевич, не уделяя внимания звукам, доносящимся из кузова. Мне хватило на полторы минуты. Силы неравные, понятное дело, я открыл клетку, выволок Заславского, поменялся с ним верхней одеждой – это несложно, если хочешь жить, уверяю вас. Кровь на свитере затер грязью, маскировочную куртку, напротив, окунул в его же кровь, но застегивать не стал… сунул ему в нагрудный карман мои же собственные очки – зрение, знаете ли, неважное, – забрался в клетку, замкнул замок, ключ убрал в брюки покойного, а затем ногой, упершись в борт, пихнул его подальше – вы же помните, там широкие щели между прутьями. Повалялся на грязном полу, расцарапал ногтями висок… Разве это не гениально, Михаил Андреевич?
– Вы способный малый, – согласился я. – Но рисковали вы по-крупному. Удостоверение настоящего майора…
– Серьезный риск, – согласился самозванец. – Но удостоверение сильно измазано, а вы не стали его чистить, чтобы сличить физиономии. С чем и поздравляю, прокурор. А Маша просто не видела, кого везут во второй машине. Согласитесь, зачем представлять друг другу… м-м… назовем их так, арестованных?
Застонал Булдыгин.
– А Лесников вас просто заманил в ловушку. Привели его в чувство, он открыл глаза, узрел меня на заднем плане, а я активно ему подмигивал, чего вы, разумеется, не видели. Сожалею, Михаил Андреевич, но дураков здесь нет.
Опять застонал Булдыгин.
– Послушайте, как вас там… Мы чего-то ждем? Хотите стрелять – стреляйте, но только не мучайте…
– Стрелять? – удивился псевдомайор. – Это слишком расточительно и недальновидно. Не-е, господа хорошие, помереть вам не удастся – ну, только если очень повезет. Вас ожидает интересная насыщенная жизнь, раз уж вы сюда забрались. Заметьте, вас никто не звал, сами пришли. Трое крепких мужиков, симпатичная девица. Придется напрячься, Маша, уж не обессудьте. Благомор меняет свой гарем каждую неделю. А начнете прямо сейчас, на наших бармалеев повлиять невозможно. – Тип, стоящий на обрыве, посмотрел куда-то вдаль, помахал рукой, потом улыбнулся. – Гадкие создания, никакой мягкотелости, не говоря уж об интеллигентности, но терпеть их нужно, поскольку эти парни выполняют важную и ответственную задачу. Кстати, Михаил Андреевич, – лжемайор посмотрел на меня, как завуч на двоечника, – денежки все же придется вернуть. Не говорите, что вы их не видели. Это не ваши денежки. И не наши, если честно. Нехорошо, Михаил Андреевич. Выбросили свой рюкзак? А куда, позвольте поинтересоваться? И не надо сидора крутить, не поверю – вы слишком долго ходили за аптечкой…
– Деньги? – машинально проявила интерес бледная, как воск, Мария. – Какие еще деньги?
– Чужие, – улыбнулся ублюдок.
В ответной речи я, в частности, сказал:
– А пошел ты на хрен, майор недоделанный.
И тут же перехватил зовущий взор Марии. Девица явно хотела мне что-то сообщить. Стреляла вверх зрачками и вытянутыми пальцами левой руки, прижатыми к животу, совершала волнистые колебания. Мозг работал в экстремальной ситуации, как турбина: я понял, что она хотела сказать! Выступ, на котором покоилась правая нога «майора», неустойчив. Перенесет вес – может обвалиться. Сколько времени у нас в запасе?
– А денежки, любезный, со мной, – сказал я, приводя в движение одеревенелые мышцы лица. Так хотелось улыбнуться… – Вот в этом кармане. – Я похлопал по правому боку, в котором непонятно почему оказалась пустая фляжка Леньки Аристова, оттопырившаяся как третья почка. – Если хочешь, возьми, пока не прискакали твои архаровцы.
Субъект на обрыве напрягся, потянулся вперед. Глаза тревожно заблестели.
– Ты думаешь, я их тебе отдам? – оскалился я. – Хрена лысого. Размечтался, дурашка. Вот порву сейчас… – с угрожающим видом я потянулся к карману. Рисковал я чудовищно – эта мразь могла меня в циничной форме пристрелить, а могла вообще не реагировать. Но деньги для «товарища майора» не были пустым звуком. После смерти товарищей он нес за них персональную ответственность. Он приблизил вторую ногу к первой и вроде бы собрался прыгнуть. Это было инстинктивное движение, он не мог себе позволить оказаться в гуще неприятеля. Но полетать тем не менее пришлось. Мелькнула женская ножка – как-то ловко, из лежачего положения, Марии удалось захватить носком лодыжку, резко дернуть…
А дальше не работал только Булдыгин. Гневно восклицая, лжемайор треснулся о краеугольный выступ (от такого «приземления» северное сияние обеспечено), сполз в наши алчные объятия, где и заколотился, как утопающий в трясине. Я вырвал у него автомат, Маша оседлала ноги, чтобы не дергался, а Балабанюк подхватил свой «калашников» и с такой силой двинул прикладом в челюсть, что затрещало, как в разбитом молнией дереве. Ну, кто не умрет после такого?
– Бежим! – вскричал Балабанюк, запрыгивая на скалу. Протянул руку, поднял голову… и я увидел, как детская мордашка мигом помертвела. Он вскинул автомат, полоснул очередью и нырнул за расколотый валун. Шквал огня – казалось, камень будет раскалываться дальше, пауза для перезарядки, мелькнула макушка молодого бойца, он сиганул в обрыв (от такого, видимо, тоже не выживают), а потом мое внимание переключилось на не менее драматические события. Набежали лохматые личности с автоматами, двое или трое погнались за Балабанюком, остальные вплотную занялись нами. Булдыгин что-то верещал о правах отдельно взятого прокурорского работника, но мощный пинок по виску оборвал крик. Машу схватили за волосы, плотоядно заулюлюкали. Надо мной разверзлась зловонная пасть Карабаса-Барабаса – Фредди Крюгер от зависти удавится! – отъехала, уступив место тяжелому прикладу РПК. Я завороженно следил за полетом. И поплыли деревянные лошадки, поскрипывая суставами старой карусели…
Не помню, чтобы меня куда-то везли, совсем не помню, как ночь сменила сумерки, а день прогнал рассвет и сколько раз эта круговерть происходила. Очнулся я от слепящего света электрической лампы. Только лампа, ничего другого, остальное – пуленепробиваемый мрак. Такое ощущение, будто я лежал глубоко под землей, сдавленный тоннами грунта, наверх уходила трубочка, через которую можно дышать, а на глазах электрические клеммы, на которые подавался постоянный ток…
Понятно было одно – я лежу. Не шевелясь. Не потому, что не хочу, а потому, что не могу.
– Вы очнулись. Здравствуйте, – втерся в голову скрипучий мужской голос.
Ну, точно телепрограмма: «С добрым утром, в натуре!»
– И вам не чахнуть… – прошептал я.
Загуляли психо-энергетические сгустки. Не лежи я глубоко под землей, могло создаться впечатление, что надо мной кто-то склонился. И если неправильно отвечу, сразу даст по дыне.
– Давайте определимся, если не возражаете, – размеренно-скрипуче продолжал голос. – Ваши фамилия, имя, отчество?
– Да я-то не возражаю… – прошептал я. – Но вам зачем это? Или без бумажки я? Прочтите еще раз служебное удостоверение… Луговой Михаил Андреевич, старший следователь Марьяновской военной прокуратуры…
Долгая пауза.
– Вы уверены?
