А мы с Тобой еще не поели Каштанов жареных… ВАГОНЫ. ВОКЗАЛ Вот они, вагончики, вагонишки мои… Дай, побуду миг путейщицею… дай… А снежки в меня свистят, будто соловьи, Разбиваются о каменной груди моей Рай. Райский Сад под ребрами, снежный Эдем. Голубая кровь – вдоль – по ледяным хвощам. Нынче я – путейщица. Мазута черный крем – На морды колес. Свеклу фонаря – в пар зимним щам. Низко кланяюсь винтам, молотком стучу… На вшивость испытую дырявый металл… – В шаль завернусь… – а лицо длинное – свечу – Так жгу в ночи, как алмазный кристалл! И от меня шарахнется обходчик-пьянь. И предо мной на колена – грузно – бродяга – бух!.. Встань, мой лысый святой, лисенок драный, встань. Я люблю твою плоть. Я люблю твой дух. И пусть мне буфетчица-подушка глотку пухом заткнет. И пусть меня малюта с дубиной или Ангел с ружьем К стенке – толкнет, тряпкой – сомнет, сапогом истопчет, как лед, И пусть это видит мой народ, с которым мы – вдвоем: Под брюхом мертвого вагона – мигает красный фонарь – И молот – в кулак, в другой – резак, кривой ятаган, И ноги рогаткой: целься, народ! Стреляй, народ! Жарь! Бей дуру-обходчицу, вашу мать, по ребрам и ногам! Выбей, выколоти ей Рай – из груди! Выжги под сердцем звезды! Вымажь в крови! А после – в рот ей монету – за обход – заплати!.. …………………………………………………………. Эх вы, вагонетки, вагончики мои… СМЕРТЬ РЕБЕНКА ПУТЕЙЩИЦЫ МАРИНКИ Ни кружки, что – к зубам стучащим. Ни примочек. Во мраке – золотым крестом: не будет ни сынов, ни дочек. Вокзал горит. Снега дымятся прахом. Светлая солярка Зимы – горит. Ни шишки золотой еловой. Ни подарка. Ни соски за пятак. Ни первых поцелуев. Горит. Все: ноги, грудь, живот – горит напропалую. Сколь поезд здесь стоит?.. …Локомотив меняют?! Горит вокзал. Луна над ним горит. В одно соединяют Пожарища. Куда?! Куда я с ним подамся – с комом жара: Вертеп, лечебница, ночлежка, ресторан?! – я им не пара. Сбивает ветер с ног. Култук? сарма? шелонник?.. или… – Горит сынок мой весь. Крест на его могиле Сама вкопаю – я! То город… или бездна поля?.. Горит зенит. Горят кресты снегов. И Божья воля На все. Заплатят за уборку зала ожиданья – хватит На домовинку: пятьдесят на тридцать. Пусть лежит: на марлях и на вате, На иглах кедров, на колоколах-снегах заимок енисейских и распадков Тарбагатайских… – да на шкурах тех волков, что так любились сладко На злой реке Иркут… а твой отец беспалый, Суглобый машинист, в ночи считает шпалы, Девятую сочтет – на день девятый вздрогнет кожей, До сорока дойдет – в ладони зарыдает: Боже… Горит! ………………..Уже остыл. Пеленки как грязны. Я отстираю. Я отслужу. Я отплачу. Я вниду в двери Рая. И там, где Петр Святой, смеясь, звенит тяжелыми ключами, Я припаду к тебе, сынок веселый и живой, и мелко затрясусь плечами, А ты на облаке стоишь. Беззубый. Топчешь Солнце голой пяткой. …Ты просто убежал домой. Туда. На небо. Без оглядки.
