И чахоткин, с подхрипом, рык… Средь зверья твоего и люда Расплескался мой жалкий крик. Задери головенку: страшно!.. Коли страшно – к земле пригнись… Вот они, кремлевские башни, – Им, кровавым, да поклонись. Ты из вервия мне свивала Сети, петли, мешки, хлысты… Ты поземками целовала По-над грудью моей – кресты! Но я землю рвала ногтями! Ела падаль твоих полей! Снег твой мечется меж горстями Сирым клекотом журавлей! И, на нежном пригорке стоя По-над Волгою в синем дыму, Я молюсь – твоей красотою – За вкусивших твою тюрьму! За тебя проклявших, бежавших Во заморских быков стада, За любимых, друг друга сжавших Пред прощанием – навсегда, – Как в горсти – да твою землицу… Я люблю тебя, я люблю: Мне любовь та, Расеюшка, снится, Но плюю, хриплю – во хмелю Ненавидящем, пламя сея Воплем, дланью, нутром, очьми: Ох, Расея моя, Расея, Заполярной совой косея, Всей кандальною Гипербореей – Всю свободу мою возьми. МАРИНА, ПРОДАВЩИЦА СВЕЧЕЙ …А на улицу выйду – и лупят снега По щекам, по плечам, по рукам! У девчоночки в черном больная нога: Чуть хромая, проходит во храм. То Марина идет, продавщица свечей. Сивцев Вражек возлюбит ее Лишь за то, что глядела она горячей, Чем глаголит о том Бытие. Пусть монеты играют на грязном столе! Пусть свечные молчат языки! Продавщица свечей на холодной Земле, Дай нам свет из костистой руки. И тогда близ груди мы его понесем, Загадаем, чтоб долго горел… Ни себя, ни любимых уже не спасем. Со свечою пойдем на расстрел. Со свечою пройдем, в колыбели двух рук Сохраняя дитя от ветров… И не страшно уже напророченных мук. Мир стальной обнажен и суров. А Марина стоит за церковным столом, Раздавая негаснущий свет, И, дрожа, ее пальцы исходят теплом, Словно диски далеких планет. И когда ее руки расхожую медь Обменяют на стволик свечи, – Я пойму, что не так тяжело умереть, Как без пламени – выжить в ночи. ФРЕСКА ТРЕТЬЯ. БЛАЖЕНСТВА ***
