Мы доползем, мы… как-нибудь… еще чуть… поживем… Largo. Pianissimo Ты упал лицом, мой милый, Все равно тебя не сдюжу, В ковш тяжелых рук. Девка ты Любовь. В грязь стола, как в чернь могилы, Водки ртутной злую стужу Да щекою – в лук. Ставлю меж гробов. Пахнет ржавая селедка Все сказал пророк Исайя, Пищею царей. Пьяненький старик. Для тебя ловили кротко Омочу ему слезами Сети рыбарей. Я затылок, лик. Что за бред ты напророчил?.. Мы пьяны с тобою оба… На весь мир – орал?!.. Яблоками – лбы… Будто сумасшедший кочет, Буду я тебе до гроба, В крике – умирал?!.. Будто дрожь губы… Поцелую и поглажу Будут вместе нас на фреске, Череп лысый – медь. Милый, узнавать: Все равно с тобой не слажу, Ты – с волосьями, как лески, Ты, Старуха Смерть. Нищих плошек рать, – И, губами чуть касаясь Шрама на виске, – Я, от счастия косая, Водка в кулаке. ЖИТИЕ МАГДАЛИНЫ Жизнь – засохшая корка. У смерти в плену Я – старухой в опорках – Себя вспомяну: Вот к трюмо, будто камень, Качусь тяжело, Крашусь, крашусь веками, – А время ушло. Я, тяжелая баба. Мой камень тяжел. Летописца хотя бы! Он – в Лету ушел… Я – сама летописец Своих лагерей. Общежития крысьи С крюками дверей. Коммуналок столичных Клопиный лимит. “Эта?..” – “Знать, из приличных: Не пьет, не дымит”. Я троллейбус водила: Что Главмежавтотранс!.. В мастерские ходила – пять рэ за сеанс. Ярко сполохи тела Дрань холстины прожгли… Я в постель не хотела. Баржой – волокли. На столе – “Ркацители” – Как свеча, поутру… А художники пели, Что я не умру. Не морщинься ты, злое Зеркалишко мое. Жизнь – жесточе постоя, Синей, чем белье. Я сначала балдела: Меня – нарасхват!.. Огрузняется тело. Огрызается мат. Рассыхается койка: …Где – в Тамбове?.. Уфе?.. Вот я – посудомойка В привокзальном кафэ. Руки в трещинах соды. Шея – в бусах потерь. По бедняцкой я моде Одеваюсь теперь: Драп-дерюга от бабки, Молевые унты, На груди – лисьи лапки Неземной красоты… Вот такая я тетка!
