Джейн пыталась и удержать брыкающуюся девочку, и обернуть пеленку вокруг маленькой попки. Кожа Габи была нежной, как бархат, тело, словно игрушечное, а голосу прелестной малышки позавидовала бы оперная дива.
— Сейчас я прилажу эту штуку… А теперь эту… О, Господи!
— Она все еще плачет! — резко, как обвинение, бросил Рон.
— На всякий случай, если ты не заметил: у меня отличный слух, — пробормотала Джейн, поудобнее заворачивая ребенка в одеяло. — Все хорошо, моя маленькая, — мурлыкала она. — Тетя Джейн возьмет тебя на руки.
Нежно воркуя, она подняла теплый сверток и, приложив девочку к плечу, тихонько похлопала ее по спинке. Габи издала последний вопль, икнула, а затем, к удивлению Джейн, затихла и прикрыла глаза.
С облегчением вздохнув, Джейн улыбнулась и посмотрела на Рона. И в этот миг застала его врасплох. На лице Рона она прочла все, что он сейчас чувствовал. Никогда прежде она не видела такого ранимого человека — даже среди своих пациентов, и маленьких, и тем более взрослых. Джейн не была такой даже в самые черные минуты своей жизни.
Улыбка исчезла, а их взгляды встретились и застыли, как в стоп-кадре. На глазах Джейн Рон превращался из глубоко страдающего человека в равнодушного циника, который старательно удерживал ее и остальных на расстоянии.
— Полагаю, ты была права, — грубовато согласился он, — насчет того, почему она плакала.
И доктор Фостер, и женщина, занимающаяся делом Марии Джекобс, были поражены, как быстро удалось Рону получить разрешение суда на временную опеку. Должно быть, не последнюю роль сыграл здесь и его внушительный рост, подумала Джейн. А может быть, напористость, категоричность, уверенный тон, не допускающий возражений.
— Рон, скажи мне правду, — мягко спросила Джейн, поглаживая девочку по спинке и ожидая, когда ее тельце совсем расслабится. — Что повлияло на решение суда?
— Я сказал, что выполняю предсмертное желание матери ребенка.
Джейн напряглась и крепче прижала к себе Габриэллу.
— Ты так сказал?
— Черт возьми, Сандерс! Ты сама говорила, что нужно оплачивать свои счета.
5
Рон удобно расположился на большом кожаном диване в кабинете Алана Чейна и наблюдал, как тот наливает коньяк в бокал.
Через открытую дверь гостиной им были видны Джейн и Энн, укладывающие девочку в складной кроватке.
— Сделай двойной, — попросил Рон, когда Алан посмотрел на него, вопросительно подняв брови.
— Тебе так плохо?
— Если иметь в виду, что моя жизнь в последние сутки перевернулась вверх дном, тогда ты прав — мне плохо.
Алан молча приготовил тройную порцию.
— Я бы выпил с тобой, но у меня дежурство, — извинился он, закрывая бутылку.
— Обратная сторона славы хирурга с мировым именем, — прокомментировал Рон, беря широкий круглый бокал.
Пока он пил, Алан развалился в «своем» кресле, которое Энн каждый год безуспешно пыталась выбросить, и перекинул длинные худые ноги через подлокотник…
— Сколько времени, ты сказал, у вас заняла поездка из тюрьмы?
— Четыре часа. — Прежде Рон редко тратил на нее больше двух. — Машина пропахла прокисшим молоком.
Алан улыбнулся.
— Что тебе ответить, приятель? Дети имеют привычку выплевывать то, что попадает им в рот.
— И пачкать свои штанишки.
— Пеленки.
Рон опрокинул в себя ударную дозу коньяка и подождал, пока спиртное позволит ему расслабиться.
— Штанишки, пеленки, называй как хочешь. Джейн израсходовала чуть ли не половину этого добра, которое мы купили перед тем, как отправиться сюда.
— Мне это знакомо.
— Каждый раз, когда я хотел увеличить скорость, она не разрешала. Черт меня побери, если я понимаю, как люди с детьми все же ухитряются приезжать куда-то вовремя.
— Тщательно продуманный план — и удача.
Алан сказал об этом очень просто, но Рон догадался, что его друг по-прежнему безумно влюблен. Он с радостью готов на все ради Энн и ребятишек.
— Ты уже нашел мне няньку?
Алан откинул голову на мягкую спинку кресла. Они с Роном были ровесниками, но волосы Алана уже совсем поседели.
— Нет еще, но я начал прощупывать почву пару часов назад.
Рон задумчиво посмотрел на коньяк в бокале.
— Похоже, мы напрасно тратим время.
— Ты действительно решил усыновить этого младенца?
— Я дал слово судье, и лучше мне не нарушать его.
— Почему? Ты чувствуешь себя в долгу перед матерью девочки?
Наклонившись, Рон поставил бокал на кофейный столик. Он уже достаточно выпил. Хватит.
— Отчасти, да. А кроме того, как ни банально это звучит, я не хочу, чтобы ребенка Марии взял посторонний человек. После того, как жизнь и так отняла у нее почти все. — Он покачал головой и снова откинулся на спинку дивана. — Правда, теперь, трезво оценивая случившееся, я понимаю, что, должно быть, сошел с ума.
Алан задумчиво посмотрел на друга.
— Похоже, ты уже трусишь.
— Черт, конечно трушу! Ну что я знаю о воспитании маленьких девочек?
— Наверное, то же, что и я. То, что знает большинство отцов.
Рон взволнованно вскочил, подошел к окну и выглянул во двор.
Игрушечные машинки валялись в песочнице, которую они строили вместе с Аланом, а купальник двенадцатилетней Милли висел на бортике бассейна. Две кошки, серая и ослепительно белая, уютно свернувшись клубочком, спали на двух соседних стульях.
Повернувшись спиной к окну, Рон прислонился к широкому подоконнику. Он уважал Алана, как, пожалуй, никого в своей жизни, и не без содрогания вспоминал те времена, когда навещал друга в тюрьме.
Но Алан выдержал этот кошмар и вышел из него с честью. Возможно потому, что он всегда думал о других больше, чем о себе. А вот для Рона Бартона на первом месте всегда был он сам — до того рокового дня на трассе.
Он глубоко вздохнул.
— А вдруг я не вынесу, если она вырастет и начнет стесняться своего отца-калеку? Глупо, правда?
— Нет, не глупо. Я ведь тоже все еще бывший подозреваемый, хотя обвинения и сняты. Вполне возможно, когда-нибудь мои дети будут стыдиться меня из-за той проклятой истории.
— Это не одно и то же. Ты не был виноват.
