Нахмурившись, он переждал, когда несуществующая боль утихнет, повернулся на бок и снова закрыл глаза. И в ту же минуту раздался сердитый вопль.
Проснулась Габриэлла.
В голове Рона стало пусто, сердце бешено забилось, и он почувствовал нечто похожее на панику.
— Эй, детка, не плачь, ладно? — обратился он к Габриэлле, вскакивая с дивана и наклоняясь над кроваткой. — Дай хотя бы сообразить, что делать.
Однако Габриэлла по-прежнему надрывалась, отчаянно размахивая руками и ногами. Собравшись с духом, Рон стянул с нее одеяльце, и в нос ударил не самый приятный запах. Перебрав обычный набор юношеских ругательств, Рон освободил Габриэллу от мокрых ползунков, насухо вытер, присыпал тальком и подготовил несколько подгузников.
А девочка в это время, казалось, решала, продолжать ей вопить или лучше засунуть подальше в рот свои пальчики.
Рон весь взмок от испарины.
— Эй, послушай, детка… Габи, — сказал он в отчаянии. — Я занимаюсь этим впервые в жизни, поэтому помоги мне, ладно?
Подгузник напомнил ему толстый лечебный пояс, в котором он долгие недели лежал в больнице; только этот был в прозрачной упаковке. Не сумев найти петельку, за которую следовало потянуть, чтобы вскрыть целлофан, Рон трижды помянул недобрым словом Джейн, бросившую его одного.
— Ну вот, перестань лягаться, тогда я смогу закрепить эту липучку, — бормотал Рон. Он наклонился пониже, так что малышка смогла дотянуться до его носа. — Эй, полегче с ним, ладно? Я уже три раза его ломал.
Девочка вдруг перестала кричать и уставилась на мужчину большими круглыми глазами. Голубыми и блестящими, как у котенка, которого только что вылизала мать.
И все равно она будет брюнеткой, решил Рон. Как и Мария. И как он сам.
У Джейн были светлые глаза, то зеленые, то золотистые. Хотя не так уж это и важно сейчас, сказал он себе, скрипя зубами в новой попытке добиться успеха на «подгузочном» фронте.
— Не то, чтобы я не хотел быть твоим папой, моя радость, — грубовато уговаривал ребенка Рон, нащупав петельку и увернувшись от очередного удара по носу. — Просто люди, которые присматривают за такими детишками, как ты, позволят мне это только после большой драки. И даже тогда перевес может быть не в пользу столь классного парня, как я.
Справившись с одной петелькой, Рон сосредоточился на второй. А Габриэлла тем временем таращилась на него с тем восхищенным вниманием, которое он долго и трудно вырабатывал в себе с тайным умыслом покорять присяжных.
Он так долго пристраивал верхний конец подгузника, что терпение иссякло, а рука заныла. К тому же девочка продолжала брыкаться, особенно когда он задевал ее животик.
— Боишься щекотки? Я тоже, только это секрет.
Габи сморщила личико, готовясь к новой попытке разнести стекла вдребезги своим криком, но Рон опять заговорил с девочкой, полагая, что голос успокоит ее лучше, чем тишина.
— Ну-ка, не мешай мне, детка. Я собираюсь драться за тебя. Хуже другое — я, наверное, не самый лучший для тебя отец. Что если мы победим, а потом окажется, что я не гожусь на это?
Надо бы отказаться от нее, вот что. А что потом, Бартон? Доживать остаток своих дней с мыслями о доверии, светившемся в глазах Марии перед смертью?
Последняя неуклюжая попытка — и петелька на месте. Рон улыбнулся и с облегчением вздохнул, наслаждаясь успехом.
Не Бог весть какая работа, но, черт возьми, он ее сделал! Рон не чувствовал себя таким гордым с тех пор, как научился одной рукой застегивать рубашку.
Девочка ворочалась и тихонько покряхтывала, чистенькая и душистая.
— Отлично, а что теперь? — Поглядывая одним глазом на Габриэллу, Рон быстро перебрал вещи, оставленные Джейн.
— Что скажешь насчет этого наряда? — спросил он у Габи. Та нетерпеливо нахмурила брови- полумесяцы.
— Ты не в восторге, а? Конечно, это слишком просто для такой изысканной маленькой леди, как ты, но пока вполне сойдет.
Он потратил минуту, размышляя, где застегивается непривычная одежка — спереди или сзади, — а потом еще несколько минут, прикидывая, как бы совладать с вертящейся в кроватке девочкой и рубашкой, которая была чуть больше его ладони.
Вскоре Габриэлла была одета во что-то мягкое и пушистое, а Рон совершенно обессилен. И все это время он думал о том, что уже не сможет отказаться от девочки, даже если суд отклонит его ходатайство.
Пока Энн ставила машину в гараж, Джейн уже бежала к дому. Полные сумки били ее по ногам. По дороге она представляла, как девочка или оглохнет от крика, или покроется сыпью от промокших подгузников. Или случится и то, и другое.
Промчавшись через кухню в холл, она начала подниматься по лестнице и вдруг услышала младенческое гуканье.
Видимо, Габи давно проснулась. Бедный Рон, подумала Джейн виновато.
«Бедный Рон» тем временем сидел на полу, опершись спиной о софу и согнув колени. Вчерашний костюм он сменил на футболку, словно вытащенную из мешка старьевщика, и джинсы на пару размеров меньше, чем нужно.
Девочка, завернутая в застиранный купальный халат, в безнадежно мятом, перекосившемся подгузнике, лежала у Рона на коленях, энергично пиная его ножками в живот.
Рон увидел, как вошла Джейн, и в знак приветствия широко улыбнулся. Когда-нибудь она перестанет придумывать, что за этой простой белозубой улыбкой прячется роковой сексуальный соблазнитель, сказала себе Джейн.
— Потеряли часы, что ли? — сухо поинтересовался Рон.
Чувствовать себя виноватой — это одно, а вот признаться, что виновата, когда так не считаешь, — совсем другое.
— Ты не представляешь, какие пробки на дорогах, — беззаботно ответила Джейн и, прежде чем пересечь комнату, оставила сумки у входа.
Подняв брови, Рон наклонялся, пока не оказался нос к носу с малышкой — один нос очень большой и чуть крючковатый, другой нежный и трогательный, как у крольчонка.
— По-моему, звучит совсем неубедительно, дорогуша. Что ты об этом скажешь?
В научных трудах утверждается, что новорожденные не умеют улыбаться. Но гримаска Габи была так похожа на улыбку, что горло Джейн внезапно сжалось.
— Привет, приятели, — ласково сказала она, плюхнувшись на мягкую подушку и улыбаясь девочке. — Как наша дорогая Габи?
— С дорогой Габи все великолепно, — проворчал он, — а вот дорогой Рон измотан до основания.
Хотя Рон хмурился, Джейн чувствовала, что втайне он очень доволен собой. Да и выглядел Рон расслабленным и отдохнувшим.
— Ну, — спросила она, — ты напоил ее молоком?
— Примерно час назад. Она выпила все до последней капли, — Рон сдвинул брови над своим римским носом. — Похоже, она отличается отменным аппетитом.
— Поэтому, наверно, и сосет твой палец.
Рон вдруг внимательно посмотрел на Джейн. Она умела до тонкостей определять, что выражал тот или иной взгляд, но этот был непроницаем. Почему же тогда, черт возьми, у нее такое ощущение, будто он раздевает ее?
В это время девочка громко загулькала, размахивая крошечным кулачком.
Джейн тихонько засмеялась и потянулась погладить длинные легкие, как пух, волосики Габи. Ее захлестнула теплая волна нежности.
