Так, размышляя сам с собой, Степан Осипович приближался к особняку. Он давно уже глаз на этот домик положил. И стоял по соседству с его собственным, и выглядел просто здорово. Сразу после кончины хозяйки думал он с сыном ее переговорить, ему-то он теперь без надобности был. Да вот только сынок-то ее чуть его не убил. Сказал, что больше в том доме жить никто не будет, пусть как память о мамаше его стоит. Правда наказ дал соседям в порядке дом содержать, за то и приплачивал. Только Степану Осиповичу запретил к нему приближаться. А старик жуть как хотел хоть пару минут в том доме побыть. И вроде бы особенного ничего, а хотелось страшно. Ну вот и подумал, что раз в деревне больше никого не осталось, дом, значит, в полной его собственности. А тут эти двое нарисовались. Он бы их отослал, да у парня уж очень вид воинственный был, и автомат на плече вроде бы на игрушечный не был похож. Пришлось ему этих гостей в тот дом и направить. А ведь он только заполнил генератор, собирался в доме отдохнуть. Где у хозяйки дома что лежало, он прекрасно знал.
Генератор гости естественно опустошили, но у старика еще в запасе парочка полных канистр была. Кряхтя от натуги, он принес из дома одну из них и отправился к генератору, по-прежнему сжимая в зубах сигарету.
Он всегда знал, а если и не знал, то чувствовал, что именно курение его и сгубит. Кашель кашлем, это у него уже много лет продолжалось. Но в этот раз причиной смерти стала именно прикуренная сигарета. Наклонившись над генератором, Степан Осипович залил туда бензин, и в этот момент сигарета вырвалась у него изо рта и по странной случайности попала точно в отверстие генератора. Дом заглушил часть взрыва, но яркая вспышка была хорошо заметна даже при солнечном свете. Во мгновение ока весь двухэтажный особняк был объят пламенем. Спустя полчаса гореть начала уже близлежащие постройки. Но ничего этого Степан Осипович уже не видел, уничтоженный взрывом.
Странный хлопок донесся до Юли с расстояния в несколько километров. Звук шел как раз из деревни. Что стало его причиной, она гадать не стала, просто отвернулась и пошла дальше. Сумка на плече особых хлопот не доставляла, кроссовки при ходьбе слегка шуршали по асфальту, изредка налетавший ветерок холодил кожу, ничто не стесняло — в-общем дорога спорилась. Километр за километром оставались позади. Она шла и шла вперед — девушка, у которой было все и не осталось ничего, кроме того, что было на ней. Даже парень, и тот от нее ушел, впрочем она еще лелеяла надежду его догнать.
Впрочем, вскоре начались первые проблемы. Не зря Павел ей говорил, что кроссовки предназначены для бега, а не для ходьбы. На правой ступне надулся мозоль, который болел при каждом соприкосновении ноги с дорогой. И это был лишь первый мозоль. Сколько их еще у нее может появиться в дороге, она не знала. Тем не менее, она продолжала идти вперед по дороге.
Спустя два часа правая нога у Юли была словно объята пламенем, а каждый шаг причинял сильную боль. Мозоли на ноге открывались один за другим, те, которые появились сначала, уже лопнули. Наконец, не выдержав боли, она сошла с дороги на обочину и уселась прямо на землю, расшнуровывая кроссовки. Левая нога была в относительном порядке, в чем девушка убедилась, сняв носок. А вот правая оставляла желать лучшего. Даже носок был пропитан кровью. Сжав зубы, она сняла его, и ее глазам предстало печальное зрелище. Нога была разбита и окровавлена. Достав из сумки аптечку, благоразумно прихваченную в деревне, Юля вскрыла пузырек с зеленкой, намочила платок и приложила к ступне. Боль была невыносимой, и девушка, не выдержав, издала громкий крик. Жжение, наконец, превратилось в тупую ноющую боль, и она перевязала ногу бинтом, взятым из той же аптечки. С трудом натянув на ногу носок, а за ним и кроссовку — каждое соприкосновение с пораженной плотью вызывало новый приступ боли — Юля снова зашнуровалась и поднялась на ноги. Путешествие с Павлом было проще. Он всегда знал, что и как надо сделать, постоянно поддерживал ее. Сейчас, в одиночестве, она была в отчаянии. Ей казалось, что ее спутник уже очень далеко от нее — не менее трех дней пути, хотя на самом деле Паша ушел из деревни всего лишь на два-три часа раньше.
Как бы то ни было, но если она хотела догнать своего недавнего спутника, а она сейчас этого хотела больше всего, ей следовало продолжать дорогу. Поэтому тесно стиснув зубы, Юля со стоном поднялась на ноги и снова отправилась в путь. Сумка натерла ей плечо, и она перевесила ее на другое, с ужасом представляя себе, что будет, когда второе плечо тоже будет натерто.
Ночь постепенно уходила, уступая место предрассветному времени. К восходу солнца девушку шатало из стороны в сторону, но она продолжала идти вперед. Юля давно уже потеряла счет пройденному расстоянию. У нее было ощущение, что она уже идет долгие годы. Сумка натерла и второе плечо, и она подложила свернутую куртку. Перед рассветом было особенно прохладно, но Юля не замечала холода, согреваясь ходьбой.
Наконец, когда солнце взошло и осветило ничуть не изменившийся пейзаж вокруг, девушка обессиленно упала у обочины дороги. Сейчас ей хотелось только одного — спать. Даже боль временно милосердно отступила, затаившись где-то в уголках сознания, пообещав вскорости вернуться с новыми силами. Но Юля уже ничего не чувствовала. Устав бороться со своей усталостью, она сдалась на милость победителя и вскоре глубоко спала. Ни одна живая душа не потревожила ее сон, лишь несколько соек перелетели с одного дерева на другое, а где-то в перелеске глухо ухнул филин.
Утробный рык усилился, судя по звуку, зверь был практически рядом. Паша уже смирился со скорой смертью и теперь ждал, когда мощные челюсти зверя сомкнутся у него на шее. Вместо этого зверь, приблизившийся сзади, подошел в плотную и ткнулся мордой человеку в плечо. От неожиданности Павел растерялся и даже не смог сразу развернуться. Что-то он никогда не слышал ни об одном хищнике, который так бы нежно подходил к своей жертве.
Сзади был Граф. Собака сжимала в зубах тушку кролика. Паша едва не прослезился, глядя, как преданно смотрел пес на своего нового хозяина, повиливая хвостом. Взяв у него из зубов зверька, он молниеносно распотрошил его своим армейским ножом и кинул внутренности собаке. Граф с благодарностью принял подношение и умял свою долю моментально. Потом уселся на задние лапы и посмотрел на человека. В его взгляде читался немой вопрос: будет ли хозяин есть свою часть кролика или, может быть, все же решит поделиться с ним.
Превозмогая желудочные колики — организм его так яростно требовал еды, что он сомневался, а хватит ли ему терпения выдержать и не съесть все сырьем — Павел нанизал кролика на прямую ветку и расположил над огнем. От костра сразу пошел такой дивный аромат жарящегося мяса, что парень едва не захлебнулся собственной слюной. Когда он ел в последний раз? Паша не помнил. Последние сутки он только и делал, что шагал вперед, снедаемый настоящей лихорадкой. Сутки ли? И на этот вопрос у него ответа не было. Может быть, больше. Время потеряло свой смысл и превратилось для Павла в какое-то подобие реки, которая безостановочно текла все время в одном направлении и не заканчивалась.
Вскоре кролик был относительно готов. Паша сорвал ветку с костра и впился зубами в восхитительное поджаренное мясо, не обращая внимания на то, что обжег себе губы и язык. Жестковатое кроличье мясо так здорово хрустело на зубах, что он получал даже большее удовольствие от самого процесса пережевывания, чем от наполнения желудка. Через несколько минут от кролика ничего не осталось. Косточки Павел не стал обгладывать — мяса на них еще оставалось предостаточно, и он кинул их собаке. Граф живо накинулся на добавку к своему угощению и с ходу уничтожил последние воспоминания об ужине. Затем пес с удовольствием облизнулся и снова посмотрел на хозяина в ожидании добавки.
— Все, — Паша усмехнулся, — больше ничего нет. Какой ты охотник, такой у нас с тобой и ужин.
Он достал последние две таблетки аспирина и запил их водой из пластиковой бутылки. Завтрашний день был решающим. Аспирин был единственным, что еще хоть как-то поддерживало организм Павла против пневмонии. Теперь закончился и весьма скудный запас таблеток. Он просто обязан был завтра дойти до какой-нибудь, даже самой захудалой аптеки и разжиться там пенициллином или еще какими- нибудь антибиотиками.
— Я так думаю, тебя совершенно бесполезно посылать за таблетками, да? — он обращался к собаке. — Но хотя бы что-то поесть на завтрак ты нам можешь сообразить?
Пес сначала заскулил, словно принимая близко к сердцу критику хозяина, затем гавкнул, вскочил и скрылся в ближайших зарослях. Вроде как на охоту отправился. А Павел, чувствуя, что температура снова поднимается, прислонился спиной к дереву поблизости от костра и забылся тревожным сном.
Проснулся он, как ему показалось, сразу же, стоило ему заснуть. Во всяком случае, ни одно
