Впервые Кэтлин отважилась поднять глаза.
— Что вы имеете в виду?
Эм Джи лихорадочно искал способ преодолеть возведенные ею барьеры.
— Что еще вы делали?
Опять пожатие плеч.
— Ничего особенного. Иногда театр, кино. Обеды с друзьями. Я много читаю.
— Не сомневаюсь.
— Как вас прикажете понимать?
Ему очень хотелось заставить ее улыбнуться.
— Что ж, если у вас не хватает смелости выбрать себе другую жизнь, чтение — лучшее, что может ее заменить.
Ее худенькие плечи гордо распрямились.
— Ну если вы считаете, что я много потеряла в жизни, потому что не одеваюсь, как дешевая юристка с конским хвостом на затылке, и не выгуливаю ящерицу, то тогда вы, конечно, правы.
Эм Джи не оставалось ничего другого, как улыбнуться и бросить ей вызов. Резкий ветер стих, и вечер неожиданно стал теплым и мягким. Располагающим к разговору по душам.
— И вы умираете от желания вернуться ко всему этому? — насмешливо спросил он.
Кэтлин открыла рот, готовясь возразить… Согласиться… Сделать выговор… Он следил за тем, как эти намерения поочередно сменяли друг друга. Видел он и прядь волос, щекочущих ее шею, которую так хотелось накрутить на палец.
— Нет, — наконец призналась она. Плечи ее слегка опустились, глаза расширились, словно она сама себе удивлялась. — Не умираю.
Он вдруг понял, что стоит совсем рядом. Как это произошло? Эм Джи смотрел на девушку сверху вниз, и его пальцы сводило судорогой от неимоверных усилий, которыми он заставлял их оставаться на месте.
— Так в чем же дело? — все еще улыбаясь, проникновенно спросил он.
Казалось, она вот-вот заплачет. Девушка глубоко вздохнула и напряглась всем телом.
— Ничего не выйдет, — сказала она, глядя на закат.
— Что? — тихо переспросил Эм Джи. — Что не выйдет?
Кэтлин повернулась к нему. Солнце расстелило на поверхности океана блестящее, переливающееся покрывало и вызолотило ее волосы, что заставило Эм Джи испытать боль — почти такую же сильную, как боль от наполнявшего ее глаза страдания.
— Именно это погубило мою мать. Она верила отцу, когда тот говорил ей, что можно жить одним днем. Что жизнь — это приключение, которым надо насладиться до конца. Умирая в тридцать лет, она поняла, что отец был не прав. Такая жизнь убила ее. Когда отец погиб, то взял с собой и ее. Она продержалась лишь два месяца, угасая с каждым днем, смотря в стену и плача, плача, плача… Ожидая, когда же наконец она снова окажется с ним.
— И оставит вас.
— Да! — Слезы сделали ее глаза невыносимо голубыми. У Тобина упало сердце.
— Черт побери, ваш отец был законченным эгоистом! Он жил только для того, чтобы летать, а на все остальное плевал. Он не имел ничего против смерти под обломками горящего самолета и знать не хотел, что кого-то это может не устраивать.
Эм Джи больше не мог этого вынести. Он осторожно положил руку на плечо девушки, наклонился к ней, предлагая остатки нежности, которая сохранилась в нем вопреки всей его несладкой жизни. Он был готов на все, лишь бы утешить ее.
— А может быть, он хотел только одного: чтобы ваша мать любила жизнь так же, как он…
Ослепшая от слез Кэтлин помотала головой.
— У нее не было на это сил. Она не была создана для такой жизни. И он должен был это понимать.
— А вы, Кэтлин? — не удержался он, пытаясь заставить ее поднять небесно-голубые глаза и не дать ей отвести их в сторону. — Разве вы не достаточно сильная?
Она не отвела взгляда, но и не сдалась, продолжая защищать крепость, возведенную много лет назад. Не видя и не слыша то, что могло нарушить созданный ее мир. Эм Джи сомневался, что это поможет. Ее глаза все еще были полны горя, страха, неуверенности. Она переводила взгляд с его лица на мерно вздымающиеся волны океана и обратно. Прямо под террасой пеликаны ныряли за мелкой рыбешкой. Вздыхали сосны, а где-то на горизонте неслась по волнам скорлупка надутого ветром паруса. Эм Джи ждал.
— Не знаю, — наконец произнесла она. Голова ее снова опустилась, плечи поникли. — Еще не знаю.
Он взял ее за подбородок, заставив поднять голову, и вытер слезы с ее щек.
— Советник, признаете ли вы меня опытным экспертом и свидетелем, заслуживающим доверия? — спросил он.
Кэтлин была готова улыбнуться.
— Экспертом по другому образу жизни? Подозреваю, что я еще никогда не встречала человека, чья жизнь так бы отличалась от моей, как ваша.
Он не позволил ей ускользнуть, взглядом приковав к себе.
— А я никогда не встречал человека более сильного.
Из ее глаз продолжали струиться слезы, говорившие об отчаянной борьбе, которую Кэтлин вела в одиночку. Эм Джи тщательно вытирал каждую из них, словно совершая ритуал и мечтая, чтобы эти слезы принадлежали ему. Слишком знакомо было Тобину это зрелище, чтобы относиться к нему спокойно.
— Но ведь это очень опасно, — прерывисто прошептала Кэтлин.
Эм Джи улыбнулся. Ослепительно, широко, чарующе, как мог только он.
— А если бы ваш отец торговал обувью и погиб под колесами троллейбуса, пережила бы это ваша мать?
Лицо девушки исказила гримаса отчаяния, давняя боль смешалась с новой, только что пришедшей.
— Тогда бы она любила его меньше…
И тут Эм Джи, у которого уже давно выработался иммунитет к боли, трагедиям и катастрофам, который не мог припомнить, когда в последний раз его посещала надежда, почувствовал себя так, словно его ударили под дых. У него подогнулись колени и потемнело в глазах, но это не имело никакого отношения к его ранам. Во всяком случае, к физическим.
Она не просто так рассказывала ему о матери. Старая история, старая горечь. Она говорила о том, чего боялась сама. Не о том, что она ощутила вкус свободы и приключений. Не о том, что потерпела крах ее налаженная, скучная жизнь. Не о неуверенности в будущем.
Она говорила о нем. О нем самом.
Это читалось в ее глазах, в глубине которых светилось былое страдание и потрясение от новых открытий. Не только страх, но и что-то невыразимо нежное. Настолько робкое и хрупкое, что Эм Джи хотелось спрятать это в ладонях и защитить от гибели. Прижать к себе и укрыть от всего мира.
Надежда. Эм Джи не думал, что после того дня в Техасе она когда-нибудь вернется к нему.
Зависимость. Жертвенность. Любовь.
О Боже, как это могло случиться? Разве можно было после стольких лет рассчитывать на такой подарок? Разве он заслужил, чтобы из-за него плакала прекрасная, сильная женщина? И разве он выживет, если это только что родившееся чувство умрет прежде, чем они успеют дать ему окрепнуть?
Ведь у них совсем не осталось времени. Завтра они уедут. Снова пустятся в бегство, оглядываясь через плечо, снова будут вырываться из сетей обмана и предательства. Вновь вернутся в реальный мир, который предъявит Кэтлин Эрроу суровый счет за заботу о преступнике.
Эм Джи, сцепив зубы, боролся с отчаянием. Он принудил себя к молчанию, спокойствию и ответил тем, что стоило дороже всех цветистых фраз на свете. Он поднес ладони к волосам Кэтлин, посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Эта улыбка была предназначена только ей, ей одной. Наконец-то его руки прикоснулись
