Майкл налил себе хересу, приглашающе приподнял графин и выжидательно взглянул на женщин. Обе отказались.
— Ну и как тебе работается в поликлинике? — спросила Энн. — Чарити говорит, ты в восторге.
— Так и есть. Знаешь, совсем другое дело, чем в больнице. Начинаешь понимать… — он на миг задумался, — начинаешь понимать, как важны всякие мелочи. Когда пациент лежит в больнице, он только и думает, как бы поскорее выздороветь. Но когда лечишься дома, то на первый план выступает все остальное — повседневная жизнь, работа, семья. Тут уже не до самой болезни.
Энн стало по-настоящему интересно. Она никогда не задумывалась об этом раньше.
— И что?
— Ты ведь знаешь, сколько людей начинают пить антибиотики, потом им становится чуть лучше, и они бросают курс лечения?
Энн кивнула. Эта проблема неизменно волновала врачей — ведь если пациент не заканчивал курс, болезнь могла в любую минуту вернуться, а организм уже терял восприимчивость к лекарству.
— Даже зло берёт, — согласилась она. — Предупреждаешь их, предупреждаешь, а все без толку.
— Вот и меня раньше зло брало. А теперь я скорей сочувствую. Ведь на работе часто так закрутишься, что забываешь о таблетках, которые надо принимать три раза в день.
— Но ведь здоровье-то важнее!
— Само собой. Но и от всего остального никуда не денешься. Жизнь берет свое. Вот почему я и говорю, что любая мелочь важна. Когда к терапевту попадает история болезни нового пациента, он должен относиться к ней не просто как к истории болезни, а как к истории его жизни. Допустим, тебе кажется, что ты предлагаешь идеальную схему лечения. А вдруг у твоего пациента такой стиль жизни, что он никак не сможет ее соблюдать?
Энн поневоле вынуждена была согласиться. Но некоторые сомнения все же оставались.
— А разве терапевту хватит времени вдаваться в особенности режима и образа жизни каждого пациента?
Майкл засмеялся.
— В этом-то и состоит уязвимое звено. Скорее всего — нет, не хватит.
Тем временем Бет допила свое молочко. Энн не без труда отняла у нее бутылочку и вытерла ротик салфеткой.
— Можно, теперь я ее заберу?
Не дожидаясь ответа, Майкл взял дочь и нежно прижал к груди, ласково покачивая. Оба выглядели до невозможности счастливыми и умиротворенными.
На некоторое время воцарилась тишина. Майкл проверил, не надо ли менять малышке подгузник и, решив, что можно обождать, покачал ее еще немного и уложил в люльку.
— Возможно, — весело заявил он, — теперь она даст нам спокойно поесть. Но ручаться не стану.
Чарити уже накрыла на стол. Энн вспомнила все, что произошло за последние недели: встречу со Стэном и то, как он буквально заставил ее снова задуматься о вещах, которые она усиленно старалась вытеснить на задворки памяти. Стэн прав — пора изгнать призраков. И Майкл ей в этом поможет.
— Ты ведь учился вместе с Бернардом Николсом, моим женихом, — не стала тянуть она.
Майкл настороженно поглядел на собеседницу.
— Ну да. Когда я узнал…
Энн нетерпеливо отмахнулась.
— Не волнуйся, Майкл, я уже свое отплакала. Не собираюсь закатывать тут истерики. Но ты ведь с ним познакомился задолго до меня. Вот мне и хочется узнать, каким он был тогда, как ладил с людьми. — Она на миг умолкла, думая как же получше объяснить, что именно ей надо. — Я любила его, собиралась за него замуж, но теперь почему-то не уверена, что знала его по-настоящему. Пожалуйста, Майкл, мне это очень важно.
Майкл явно чувствовал себя не в своей тарелке и никак не мог начать. Энн даже стало смешно.
— Классическая картина. Врач лихорадочно соображает, позволительно ли рассказать пациенту всю правду.
— Между прочим, — заметил Майкл, — полная откровенность отнюдь не панацея от всех бед. Иногда пациенту кажется, будто он хочет знать всю правду, а на самом деле выдержать ее не в состоянии.
— Ничего, я готова рискнуть.
— Тебе виднее. Я бы не сказал, что мы с Бернардом дружили, слишком уж в разных кругах вращались. Он был очень талантливым врачом, куда талантливее меня. Запоминал все с первого раза, ему ничего не приходилось заучивать долго и мучительно. Что бы он ни делал, всегда — лучше всех. Мы еще звали его наш Метеор.
— Метеор? — А Энн и не слышала, что у жениха было такое прозвище. Да, собственно говоря, так ли уж много она знала о любимом. — Хорошее прозвище, как раз для него. Но… — произнесла она и выжидательно посмотрела на Майкла.
— Почему «но»?
— Когда говорят таким тоном, сразу ясно: это еще не все. Остались какие-то сюрпризы, причем неприятные. Итак?
— Да нет же, мне лично Бернард нравился. Да он многим нравился. Всегда был готов помочь, только попроси.
Энн смутно ощущала, что Майкл чего-то недоговаривает — видимо, не хочет ее огорчать.
— Послушай, — горячо начала она. — Я уже смирилась с тем, что он умер. Но не могу смириться с тем, что плохо знала самого близкого мне человека.
Чарити тихонько села рядом с мужем и взяла его за руку.
— Расскажи ей, Майкл. Она заслуживает право знать все.
Вид у того сделался вконец несчастный.
— Понимаешь, из всех парней, с кем мы учились, он был самым… Ну то есть, если бы меня спросили, кто скорее всего погибнет именно так, как он, я бы без колебаний назвал Бернарда. Для врача он был слишком уж рисковым, нетерпеливым. В некоторых обстоятельствах это, разумеется, хорошо — из него вышел бы отличный военный хирург. Но по большей части врач должен быть осмотрительней. А он очень уж любил рисоваться. Даже помогая другим, делал это как будто не для них, не потому что по-настоящему любил людей и медицину, а для себя. Боюсь, он был законченным эгоистом. — Майкл виновато поглядел на Энн. — Странно говорить такие вещи про человека, который столько…
— Я прекрасно понимаю, что ты имел в виду, Майкл, — негромко произнесла Энн. — Спасибо, что все мне рассказал. Ты и не представляешь, как сильно помог мне.
Повисла тяжелая пауза. Ее развеяла Чарити.
— К столу, к столу, — весело пропела она. — Майкл, открой-ка нам бутылку вина.
Чарити решила остаться дома с ребенком и не ходить на хэллоуинский бал. Но одна из младших сиделок рассказала Энн о предстоящем празднике во всех подробностях. По традиции устраивали его в огромном гимнастическом зале отделения физиотерапии, откуда по такому случаю выносили все снаряды.
Забыв былые опасения по поводу Джины, Энн полностью отдалась мыслям о костюме. Она вообще любила наряжаться — может быть даже слишком любила. Но когда проводишь детство и юность в походной, весьма функциональной, но такой мешковатой и невзрачной одежде, подобная слабость более чем простительна. Энн и на каждый день тщательно подбирала себе костюмы, а мысль о маскараде и вовсе повергла ее в восторженный трепет.
Вечером ей позвонил Стэн.
— Ты собираешься быть в костюме? — опасливо поинтересовался он.
— Да, — решительно ответила Энн. — И тебе тоже следует придумать что-нибудь поинтереснее.
— Но у меня нет никаких идей, — взмолился он жалобно.
— Так напряги фантазию. — Энн была неколебима. — И запомни: с теми, кто придет без костюма, я танцевать не стану.
— Кто тут из нас солидный врач со стажем, а кто робкий стажер? — проворчал Стэн. — Почему это ты
