Мисси задумалась.
— Это, кажется, Джон Леннон сказал, что смерть — это пересадка из одного такси в другое?
— Иди процитируй это его левому ботинку.
— Не дури.
— Говори за себя.
— Я только за себя и говорю. Слушай, — сказал я, начиная горячиться, — лично я очень рад снова оказаться на мостовой, пусть даже не в такси, и намерен здесь и оставаться. Что бы ты ни надумала, на меня не рассчитывай. Конец. Нет меня. Исключен. Капут. Давай дойдем до Джири, или до Клемент, или куда там еще, поймаем такси, автобус или рикшу, и ты отправляйся своей дорогой, а я — домой. Я собираюсь обеспечить ванну для своей грязи, алоэ вера для ран, ибупрофен для спины, лед для головы и виски для души. Потом я отправлюсь к «Чудаку Джо» и съем самый толстый бифштекс по-нью-йоркски, какой там найдется, прямо руками. И кстати… — я похлопал себя по карманам, — у тебя деньги есть?
— Меньше, чем я собираюсь получить, — сказала она, наблюдая за мной.
— Вот и хорошо. Потому что у меня… Ты это о чем?
— Я рада слышать, что ты выходишь из дела, Дэнни.
— А ты нет? Тебе еще мало дерьма? Хочешь посмотреть, как потрошат еще одного пария, пока ты блюешь в мусорное ведерко, полное крови? Давай-давай. Хватай первое попавшееся такси и вперед, к новым преступлениям. А я домой и пешком доберусь.
— Это будет не так-то просто, Дэнни.
— Значит, увидишь, как я доберусь с трудом. Доползу до Фолсом-стрит на четвереньках, если придется.
Она по-прежнему не сводила с меня глаз.
— Что? Что будет не так-то просто? — беспокойно спросил я.
— Ты мне должен, — спокойно сказала она.
— Должен? Что должен?
— Одну услугу.
— Я должен тебе услугу?
К этому времени мы вышли на следующий перекресток. Солнечный свет пересекал его с запада на восток и омывал хирургически подтянутую кожу Мисси светящейся эмульсией. Она устала, и усталость проявила возраст. Ее обычная косметика — слишком густая, слишком тщательно наложенная, в ребяческой надежде справиться с разъедающим голодом времени, подобно тени такси, падающего на ее красивое личико, — тем голодом, которого она боялась более всего на свете, боялась так, что сумела поверить, что деньги помогут ей уклониться от него, — эта косметика отсутствовала. Дорогостоящая косметическая хирургия громко заявляла о себе во всевидящем солнечном свете. Но в ее голосе не слышалось усталости.
— Дэниел Кестрел, какая у тебя короткая память! Не ты ли всего два часа назад был привязан к креслу, и твоя кровь готова была пролиться в чаши для пунша, как дешевый бренди?
— Как дешевый бренди? — я моргнул. — Мисси, я не слыхал от тебя столь красочных и оригинальных сравнений с тех пор, как твой первый муж попался на оргии с…
— Не пытайся уклониться от темы, — огрызнулась она. — Заступилась я за тебя или не заступилась?
— А как ты думаешь, какого черта я вообще нарывался? Я явился в дом Ренквистов, чтобы спасти твою задницу.
Я ткнул ее пальцем в плечо.
— Твою, твою, твою!
— Спасибо конечно. Но когда ты оказался в том кресле, твои рыцарские побуждения можно стало рассматривать как спорные, не так ли?
— Спорные? — воскликнул я, брызнув слюной. — Мои рыцарские побуждения, как ты выражаешься, коренились единственно в моей глубокой личной заботе о твоей несчастной, белой, аристократической заднице!
Невесть откуда возникшая пожилая женщина покачала зонтиком перед моим носом.
— Когда вы, бездомные, поймете, что для вас непозволительно так ссориться между собой? Вам надо держаться вместе. К тому же вы очень милая пара.
Мисси собрала свое увядающее достоинство и произнесла:
— Бездомные? Мадам, вам следовало бы знать, что я владею пятью домами на трех континентах.
Женщина перевела взгляд от Мисси на меня.
— О, боже, — сказала она.
— Я о ней позабочусь, — заверил я женщину, взяв Мисси под руку. — Она с приближением зимы теряет рассудок. Боится холодов. У вас не найдется немного мелочи?
— Помните, — сказала женщина, вручая мне двадцатку, — вам надо держаться друг за друга.
— Сан-Франциско! — с гордостью объявил я, глядя вслед порывисто зашагавшей прочь женщине. — Какой черт позаботится о нас, если мы не позаботимся друг о друге?
— Вот именно, — согласилась Мисси, потянувшись за двадцаткой, но я оказался проворнее и прикарманил ее.
Она стряхнула мою руку.
— Я спасла тебе жизнь — да или нет?
Я сдался.
— Совершенно верно, Мисси. Да, ты спасла мне жизнь. Навечно в долгу перед тобой. Без твоего вмешательства я стал бы жертвой. Хочешь, я буду носить твой ранец в школу?
— Нет, — мгновенно отозвалась она, — я хочу получить от тебя «Сиракузский кодекс».
Я, онемев, уставился на нее.
— Тогда мы будем квиты, — сладко добавила она. — И твоя благодетельница права, нам не следует так ссориться. Мы и не будем. Потому что после того как ты отдашь мне «Кодекс», мы больше никогда не увидимся.
— Квиты, — сказал я, — и конец.
— Конец. Нет меня. Исключена. Капут.
— Но… ведь мы останемся друзьями?
Она от души улыбнулась мне.
— Наверняка.
XL
Через полквартала я спросил, откуда она узнала.
— Просто, — сказала Мисси. — Ты не упоминал о нем с того дня, как впервые о нем услышал.
— С тех пор, как Бодич прокрутил нам лекцию Мэйсл?
— Правильно.
— Ты, конечно, все это уже знала.
— И я, конечно, не переставала об этом говорить.
— Но ты знала гораздо больше. Ты знала, например, что Рени Ноулс и ее милость Ренквист сговорились заполучить и перстень Теодоса, и «Сиракузский кодекс».
Она покачала головой.
— Рени работала на Томми. Я работала на Герли.
— Работала?
Она кивнула:
— В прошедшем времени.
— О, — скептически протянул я, — так ты тоже покойница?
