У меня в ушах еще слышался звон, когда она произнесла бесконечно утомленным тоном:
— Что с тобой, Дэнни?
Я тряхнул головой, словно отгоняя мух.
— С чего ты взял, что можешь чем-то заинтересовать нас? Откуда такая уверенность?
Она перевела внимательный взгляд на тыльную сторону ладони и почесала ее, звеня многочисленными браслетами.
— Ты и в самом деле решил, что знаешь нечто, неизвестное нам?
Мой скромный смешок позволил распухшей губе потереться о зубы.
— Напротив, я уверен, что вам известно гораздо больше, чем мне, миссис Ренквист. Я чуть ли не единственный человек в городе, кому почти ничего не известно. Воистину пустой сосуд. Вам никто не говорил, что упоминание о себе во множественном числе первого лица делает вас претенциозной, как Ричард Никсон?
Она расцвела.
— Лесть, Дэнни, поможет тебе еще меньше, чем неумелые попытки притвориться несведущим.
— Вижу, — отозвался я сквозь дурноту и непрекращающийся звон в ушах. — Но куда, собственно, мы стремимся прийти?
— Ну-ну, Дэниел. Мы стремимся прийти не «куда», а «к чему».
Она тяжко вздохнула.
— Нельзя ли обойтись без этих утомительных предисловий? Может быть, сойдемся на том, что ты знаешь, что мы ищем, и где это находится?
Я покачал головой.
— Почему бы и нет? Но какая вам в том польза? Ведь я, как я не устаю объяснять каждому, кто готов слушать — а не готов никто, — не имею и никогда не имел представления, что происходит.
Ее улыбка погасла, и она чуть взмахнула левой рукой. Усатый съездил меня с другой стороны.
Он размахнулся не больше чем на фут, но у меня посыпались из глаз искры, и звон стал вдвое громче.
— Господи, — промямлил я, чувствуя, как стекает по подбородку слюна, — парень хорош. Где вы его взяли?
Она не ответила.
Я спросил:
— Случайно, не в Багдаде?
Она задумчиво нахмурилась.
— Как ты проницателен, Дэнни. Ты почти угадал. В действительности он курд. Конечно, Курдистан и Багдад — разные миры, и все же ты попал почти в яблочко. Может быть, ты бывал в тех местах и знаком с населением?
Несмотря на интонации допроса, фраза прозвучала не вопросом, а светской болтовней за коктейлем. Я не стал отвечать.
Глупо с моей стороны. Она шевельнула рукой. Я получил удар.
— Это был вопрос, — напомнила она.
— Нет, — ответил я, — я никогда не бывал ближе к Курдистану, чем баночка козьего йогурта.
Она улыбнулась:
— Хорошо, что Аттик тебя не понимает. Если бы понял он мог бы ударить тебя… автономно.
Она хихикнула.
— Курды весьма стремятся к автономии.
— Зачем?
— Ты его оскорбляешь.
— Я? Оскорбляю? Аттика? Когда это мухи оскорбляли ослов?
Аттик ударил снова.
Из уха, расположенного ближе к нему, текло не машинное масло, и все же я попытался рассмеяться.
— Ох, боже мой. Миссис Ренквист, вам бы следовало придержать обучение Аттика английскому, пока он кого-нибудь не обидел.
По-видимому, недовольная и этой малостью открывшейся информации, миссис Ренквист с мрачноватым видом откинулась на подушки трона.
— Это ведь был он, не так ли?
— В самом деле, мистер Кестрел, — начала она, — если вы настаиваете…
— Этот шут Аттик…
— Подожди! — приказала она, предотвращая очередной удар.
— …заморочил голову простаку из теленовостей? — Я потряс головой, как отряхивающийся от воды пес. — Черт, не могу вспомнить, как его звали. Но это был не Джеральд. Или Джеральд там тоже был?
Она наблюдала за мной.
Желчь мешала мне говорить.
— Это ведь Аттик по вашему приказу провел фальшивую сделку с Хэйпиком во время войны в Заливе? А не ваш сын?
Герли молчала.
— Я ошибаюсь?
Она извлекла из тени рядом с троном маленький колокольчик.
Я еще не кончил:
— Аттик и Джеральда убил, миссис Ренквист? За то, что он провалил обмен с Рени?
Она стискивала колокольчик обеими руками, прижав пальцем язычок, и смотрела на меня.
— А диктора из «Прогноза прогноза» погоды он убил? Не помню, как ее звали…
— Каррингтон, — спокойно напомнила она. — Кто сказал, что он ее убил?
— Я сказал. Непредвиденная свидетельница? Ему было приказано ее убить или это было автономное решение?
Она выпустила раструб колокольчика и держала его теперь за резную деревянную рукоятку, задумчиво рассматривая меня. Потом она чуть заметно шевельнула кистью, так что колокольчик еле слышно звякнул. Казалось, она решила проверить, насколько тихо он может звонить.
Дверь слева от трона немедля открылась, обнаружив укрытую капюшоном фигуру. Миссис Ренквист томно повела в мою сторону двумя пальчиками. Человек в капюшоне, опустив голову, приблизился. Он него распространялся аромат пачулей.
Неизвестный опустился на колени рядом с креслом и мягко развернул мои руки на подлокотниках ладонями вверх. Я воспротивился. Когда ребро ладони Аттика ударило меня над ухом, человек поднял голову, и я увидел страшные шрамы на лице под капюшоном.
Кровь едва успела свернуться. Из свежей раны в форме круга сочилась сукровица. Покрывающая ее мазь блестела. Скулу и надбровную дугу явно рассекло до кости. Лицо походило на риф, открытый большим отливом.
— Это Тедди, — представила миссис Ренквист. — Тедди недавно жестоко изуродовали.
— Разбитой бутылкой, судя по его виду.
— Да, — задумчиво произнесла миссис Ренквист, — в руках твоего друга. Ты слышишь, Тедди? — добавила она, словно обращалась к ребенку. — Человек с бутылкой любил этого человека в кресле. Они были как братья.
Занятый работой Тедди развернул кратер глазницы в мою сторону. Ужасная улыбка растянула его губы с одной стороны, по уголок с другой по-прежнему отвисал вниз.
— Поражены нервы, — пояснила миссис Ренквист. — Симптомы… неутешительные.
— Ага. Похоже, Джон хорошо прицелился.
Я широко улыбнулся Тедди.
Усмешка Тедди пропала, его лицо дернулось, и он жестоко затянул мне руку ремнем.
— Джон Пленти проявил черную неблагодарность, обокрав нас, — сказала миссис Ренквист. — Когда он был никем, мы вытащили его из этой ужасной коммунальной студии-крольчатника в гавани Охотничьего
