— Хочу.
— Тогда повтори, что сестра Барбара говорила ксендзу на крыльце.
— Мишку… — всхлипнула Сташка, следя глазами за игрушкой, зажатой в поднятой Владкиной руке.
— Скажи, — держались они за руки?
— Отдай!
— Скажи, ксендз обнимал сестру Барбару? — толстощекое лицо Владки раскраснелось от возбуждения.
— Отдай его!
— Ну, говори же, — целовались они?
— Отдай мишку! — Сташка приподнялась на цыпочки, пытаясь дотянуться рукой до игрушки.
— А иди ты к дьяволу со своим мишкой! — Владка распахнула вдруг окно и выбросила игрушку. Мишка шлепнулся на крышу, покатился по ней, но задержался возле трубы.
Сташка охнула, бросилась к окну. Мелькнули голые колени и русая головка. Минута ожесточенной борьбы — и мы втащили Сташку назад на чердак: она сама едва не выскочила в окно следом за мишкой.
— Тихо, Стася, тихо… — шептала Янка, со страхом оглядываясь по сторонам. — Не кричи, а то услышат…
Сташка не кричала: она была в обморочном состоянии. Ее взяли на руки и понесли в спальню.
Я встала на колени возле открытого окна и подставила разгоряченное лицо под струю морозного воздуха. У меня кружилась голова, я боялась, что через минуту тоже упаду в обморок.
В коридоре раздалось чье-то негромкое пение. На чердак заглянула Зуля.
— Как тут холодно! Почему окно открыто? — Она вошла, затворила окно и обеспокоенно сказала:
— Я хотела кое о чем спросить тебя. Только не смейся надо мною.
— Ну?
— Почему девчата называют их «святым семейством»? Ведь это грех. Если бы матушка узнала…
— Кого называют?
— Ксендза, сестру Барбару и Эмильку. Они все трое сейчас в детском саду. Однако сестра Барбара не должна так смотреть ксендзу в глаза, потому что это нескромно, — правда?
— Убирайся отсюда! — крикнула я, вскакивая на ноги. Когда перепуганная Зуля убежала, я спустилась вниз и там забралась в угол возле чуланчика…
Ксендз-катехета, сестра Барбара и Эмилька стояли в зале детского сада; их было хорошо видно через открытые двери. Над головой каждого из них сверкал золотой ореол.
Я часто-часто заморгала. Ореолы исчезли, но зато из их рук брызнули сверкающие лучи. Аромат роз и фиалок носился в воздухе. В голосе ксендза-катехеты звучала удивительная сладость:
— … Это те безгрешные годы, когда любовь к ближнему является потребностью человеческой натуры. Эти девчушки, растущие в ласке, преисполненные нежности, преданности, — волнующий довод благородной деятельности «Евхаристичной Круцьяты».
После каждого слова из уст ксендза вылетал белый голубок. И вот теперь их целые стаи трепетали на оконных карнизах. От мелькания крыльев рябило в глазах и шумело в голове.
— … Уже два года являюсь я их духовным руководителем. Неведение греха, невинность, чистота, скромность делают их безоружными. Будучи не в состоянии противостоять кому-либо, они возбуждают жалость, — правда, сестра? Поэтому в них нужно влить немного отваги, сделать их более смелыми. Сестра могла бы в этом сильно помочь…
Голос ксендза растворился в радостном хоре ангельского пения. Ксендз, сестра Барбара и Эмилька, держась за руки, возносились на снежно-белом облаке к потолку. Звуки труб и ангельские песнопения грянули с огромной силой, весь зал погрузился в ослепительное сияние и сладкий аромат бальзама. Яркий свет начал проникать в коридор. У дверей чуланчика стояли два помойных ведра; они сверкнули червонным золотом, и в тот же миг старая метла зазеленела, как стебель диковинного растения, выпустила десятки побегов и распустилась буйными белыми лилиями.
Я прикрыла глаза, ослепленная необыкновенным блеском. Послышался шум у потолка; в предчувствии, что через какую-нибудь минуту к чуланчику слетятся ангелы, чтобы вознести меня на небо, я улыбнулась в восторге и… грузно осела на пол.
Когда я открыла глаза, то увидела склонившуюся надо мною нахмуренную физиономию Сабины.
— Каким тяжелым делается человек, когда упадет в обморок. Едва притащила. Тебя, наверно, продуло возле детского сада и ты схватила лихорадку. Но не бойся. Получишь капустного рассола — и все пройдет.
Почувствовав облегчение от сознания, что имею дело не с небом, а с нашими приютскими девчонками, я закрыла глаза.
Во время собрания «Евхаристичной Круцьяты» ксендз-катехета предложил провести в белошвейной мастерской костюмированный вечер с участием всех членов «Круцьяты» — мальчиков и девочек — и в качестве покровительницы вечера выдвинул кандидатуру сестры Барбары. Холодное лицо матушки- настоятельницы постепенно теплело под действием огня, с каким ксендз-катехета доказывал полезность такого вечера. А когда «рыцари господа Христа» дали обещание примерно вести себя, предложение ксендза было принято единодушно.
С этого воскресенья катехета ежедневно появлялся в приюте, чтобы посоветоваться с сестрой Барбарой как председательницей подготовительного комитета и вручить ей пакеты, содержание которых оставалось тайной.
— Сегодня он принес яблоки, — уверяла Казя. — Я нащупала их сквозь бумагу. А в другом пакете что-то мягкое. Может быть, торт, потому что пахло шоколадом.
Сознание, что мы будем выступать в карнавальных костюмах перед монахинями и «рыцарями господа Христа», вселило в нас бурный восторг.
— Я буду русалкой, — хвасталась Зоська.
— А я — королевой, — сопела Сабина.
Девушки вертелись перед зеркалом в белошвейной мастерской, строили глазки, а ночью укладывали волосы в причудливые прически. Украденная у сестры Алоизы зубная щетка пользовалась невиданным успехом. Сестра Дорота била тревогу в связи с тем, что из ламп в хлеву и прачечной исчез керосин. А на кухне пропал бараний жир — он пошел на смазывание отмороженных пальцев.
По мере приближения заветного дня напряжение все росло. Сабина начала часто заглядываться на себя в оконное стекло: это было единственное в приюте зеркало, Йоася подстригла себе волосы, за что получила хорошую взбучку от сестры Юзефы. Зоська, крутя задом, кокетливо говорила:
— Я чувствую, что у меня снова будет эпилепсия…
Заключались пари на то, кто получит премию за лучший костюм. И все это делалось с таким азартом, какого никогда ранее в монастыре не видывали. Я сделала ставку в сумме двух обедов на Янку, которая должна была выступить в костюме Белоснежки, тогда как большинство ставило на Йоасю — нимфу.
В один из таких дней в трапезной появился ксендз-катехета с продолговатой коробкой под мышкой.
— Здесь ленты и бусы для ваших маскарадных костюмов. Папиросную бумагу и тюль я отнес уже в мастерскую.
Поднявшийся в трапезной галдеж привлек внимание сестры Барбары. Она заглянула в дверь и хотела тотчас же удалиться, но ксендз жестом пригласил ее войти.
— Здесь есть работа и для сестры. Пусть сестра сядет с нами и порисует девушкам проекты костюмов.
Монахиня заметно оживилась, села за стол и разложила перед собой лист бумаги. Ксендз-катехета встал возле нее; вокруг стола толпились девчата.
— Я хочу быть эльфом, эльфом! — горячилась Зоська. — Нарисуйте мне, пожалуйста, костюм эльфа!
