И отключился.
Кадман встретил меня полгода назад в буфете ЦДЛ (а где еще литератор может хотя бы на вечер почувствовать себя человеком?). Я в очередной раз ушел с работы (не поладил с начальством), и времени у меня было через край. Я почти не пил, а так — отдыхал душой и телом, искал утешения и покоя среди знакомых лиц и чужих столов.
Борис разглядел меня через весь зал и подошел, улыбаясь, словно имениннику. И даже обнял, как товарища, вернувшегося с войны. В свои сорок пять Кадман выглядел ровно на сорок пять, и не годом больше. Лицо у него было круглое и радушное, одет Боря был не иначе как из бутика.
— Я сейчас, подожди, — сказал он. И вскоре вернулся с коньяком и закуской. — Давай, рассказывай: как ты? Где? — и тут же меня перебил. — А я Кослянского недавно встретил. Помнишь Мишу Кослянского? Теперь у меня работает. А ты и не знал?
— Что значит — работает? Ты занялся бизнесом?
— Да что ты! Теперь я писатель. Феликс Порецкий. Слышал о таком? Двенадцать книг уже выпустил. Такие крутые детективы! Не читал? Ну еще прочтешь.
Боря Кадман — писатель Порецкий? Имя знакомое. Как же, встречал на книжном развале… Ну такая лабуда!
— Но ты ведь раньше о девушках писал? Любовь-морковь и все прочее?..
— Было, не спорю. Теперь все по-другому, — Борис плеснул мне в стакан трехзвездчатого. — Ну, за встречу… журналиста Митрохина с писателем Порецким! — и засмеялся, словно пачкой кредиток затрещал.
Потом он долго рассказывал мне, каких трудов ему стоило раскрутить литературное имя в газетах и сколько денег ушло на рецензентов. И как после нескольких романов, «написанных при помощи УК и интернета», пришла идея набрать себе помощников. Набрал. И вот теперь процветает на все сто. Помощники пишут куски и сцены, задают сюжетные линии, а Боря потом сшивает все это в одно целое и как Феликс Порецкий издает.
Борис говорил, задавал вопросы и обрывал меня, не дослушав. Да он всегда был таким болтливым, еще с литинститутских времен. Мы трое — он, Кослянский и я — учились на семинаре прозы у одного, давно усопшего, классика. Вот только судьбы у нас сложились по-разному: у них — поглаже, почти без рытвин и ухабов, а у меня… Да что об этом вспоминать?
— Да нет, ты вспомни, — говорил Кадман тем же вечером, провожая меня до Покровки. — Как мы сидели втроем у тебя в комнате, еще роман писали по предложению… А помнишь, как тебе буква Й попалась, и ты чуть литр пива не проиграл?
Я вспомнил. Была у нас такая игра: с закрытыми глазами по очереди тюкать по клавишам пишущей машинки. Какая буква попалась, с такой и предложение приходится начинать. На все дается пятнадцать секунд, это как в шахматы играть на время. Кто проиграет, тому идти за пивом. Могу похвастаться: лично я редко за пивом ходил.
— «Йошкар-Ола просыпалась рано — вместе с первыми коммунистами»… — выдернул я из далекого прошлого первую строчку. А Кадман продолжил:
— «Петухи возмущались и писали в КПК заявление с просьбой прокукарекать этот вопрос на партбюро…»
— «Идя навстречу 25-му съезду КПСС, мы, бригада петухов из колхоза «Длинный путь», взяли на себя повышенное обязательство — натоптать кур-несушек на 150 процентов больше месячного задания, а группа несознательных членов партии нам постоянно мешает!», — закончили мы в один голос за отсутствующего Кослянского. И, выпив напоследок пива, расстались — до следующего утра.
Да, Кослянский… Как рассказал мне Боря на следующее утро у себя дома — в шикарной трехкомнатной квартире на Кудринской площади, Кослянский один был способен выдавать в месяц по толстому роману. И не занимался этим лишь потому, что не умел свои вещи продавать. А еще Кослянскому не хватало жизненного опыта, и это было заметно по написанным им текстам. («Ну, теперь-то, я думаю, проблем с деталями у нас не будет!» — заметил Кадман и похлопал меня по плечу).
Ну еще бы! Трудовая книжка с двумя вкладышами — это что-то да значит… Да плюс к тому — места дальние, северные (по договору уезжал на Сахалин). А что в итоге? Комната, в свое время заработанная метлой дворника? Пара книжек, изданных еще в эпоху больших гонораров? А ведь мне уже сорок с лишним… Ни славы, ни денег, ни семьи.
— Но ты ведь, кажется, был женат? На этой, как ее… Лене?
— Ольге. Три года как развелись. Она уехала в Штаты со своим продюсером.
— Ну что же, бывает… Я, наверное, тоже куда-нибудь подамся, вот только денег накоплю.
Боря подлил мне кофе и перешел к делу.
— Работать будешь, как негр на плантации, — честно предупредил он. — Но и получать, соответственно. Для начала — долларов пятьсот с каждой книги. Пойдет?
— Не мало?
— Найди, где больше, — усмехнулся он. — В газетке, где ты работал, сколько платили? Долларов триста, не больше? И ты весь день по столице бегал. А у меня и ходить никуда не надо, только сиди — и пиши… Компьютер-то дома есть?
— Обижаешь, корефана, — перешел я на мало известный в столице сленг. — Слава богу, еще работает.
— Дискеты я тебе дам, можешь не тратиться. И за интернет добавлю, долларов сорок. Ну, пятьдесят.
— Овес-то нынче, того… кусается, — попытался я разжалобить Кадмана, но тот оказался парнем жестким:
— На овес тебе хватит! Ты работай, работай… А там — поглядим.
Таких, как я, у Кадмана было трое. Первым номером шел Кослянский. Был он высоким, худым, в меру талантливым и жутко плодовитым. Мог за неделю выгнать четыре листа абсолютно гладкого текста, хотя жизненной правды там и на полстраницы бы не набралось. Кослянский держал жену и любовницу, ходил по субботам в боулинг, по воскресеньям ездил к тестю на дачу… И это все о нем.
Еще был мальчик Леня, студент-заочник Литературного института. Так сказать, новая генерация инженеров человеческих душ времен автосервиса и роуминга, с поправкой на раннего Пелевина и кое-что из проза. ру. Ни без способностей, но и без того умения, которое сразу же отличает профессионала от литератора-любителя. Зато в молодежном сленге он был просто неотразим. Я и слов-то таких не слышал, какие выводил мальчик Леня в своих текстах. Кадман мальчику не доверял и поручал выписывать лишь отдельные куски и эпизоды. Вообще, он держал Леню в черном теле, справедливо полагая, что голод для писателя — наипервейший помощник.
О нашей Юлии Витальевне скажу особо. Я до сих пор не пойму, где Кадман откопал такое чудо. Чтобы представить себе эту даму бальзаковского возраста, придется открыть «Справочник аптекаря» за 1976 год. Значит, Misce, Da, Signa… А дальше все просто. На три части Марининой возьмите по части Дашковой с Донцовой, добавьте немного той дуры из женского журнала, которая еженедельно страдает по своему бой-френду на целый разворот. Потом добавьте сюда побольше Aqua destillata и хорошенько размешайте. То, что получится в итоге, и будет Юлией Витальевной. Да, и диплом учителя русского языка и литературы сюда же не забыть.
Писала Юлия Витальевна пространно и витиевато. Иногда ее заносило в сторону. Она могла три страницы посвятить правилам поедания омара в культурном обществе, хотя сама этих омаров, похоже, никогда не пробовала. Любила светлое пиво, курила исключительно «Мальборо» и успешно учила дочь в модной школе с дипломатическим уклоном.
Вот такие были «негры» у Бори Кадмана. Симпатичные, ничего не скажешь. Они работали и приносили Боре прибыль. И модный писатель Порецкий издавался и процветал.
Мне Борис для начала поручил разработать сюжетную линию сбежавшего с судна старпома и уголовника Серого. Я припомнил кое-кого из тех, с кем когда-то встречался в Корсакове, и выписал свой кусок за неделю.
— А знаешь, ничего получилось, жизненно, — заметил Кадман, прочитав мои первые пятьдесят страниц. — Чувство ритма у тебя потрясающее! Где ты этому научился?
