Я махнул рукой в сторону Татарского пролива:
— Там. В краю короткого лета и длинных рублей.
— Ну, понятно…Вот только мата у тебя маловато. Да и Серый слишком вежливо для уголовника разговаривает. Он — что, на «зоне» филиал МГИМО заканчивал? Ты, Саша, не обижайся, но я здесь кое-что изменю. — Кадман быстро черканул карандашиком в нужных местах. — Ну, это я поправлю… вот этот кусок вообще замечательно выписан… В общем, молодец, Митрохин, работать ты умеешь, — и добавил, аккуратно складывая распечатку. — Да я в тебе и не сомневался. Иначе бы к себе и не пригласил.
Когда все куски, линии и эпизоды были готовы, Боря взялся за сшивку романа. Не иначе как в типографии подхватил он это словечко. Только сшивал он не тетрадки в книжный блок, а из отдельных кусков делал текст самой книги. И делал это, признаюсь, мастерски. Нет, не зря он Порецким стал!
Боря плел свой роман, словно чукча — ремень из оленьей кожи. Сюжетные линии свивались у него под рукой в немыслимые узоры, и мелким бисером рассыпались по тексту живописные детали, которые извлекал из своего воображения литературный негр Митрохин А.С. За первый роман Кадман заплатил мне шестьсот долларов. Я расплатился кое с какими долгами и купил на черный день десяток банок тушенки. А Кадман заключил договор с издательством на свою новую книгу и снова загрузил нас работой. Пиши, негр, пиши!
Первые два-три месяца я старался изо всех сил, точно следуя всем указаниям Кадмана. Потом случайно узнал, сколько Боря получает от продажи своих романов — и скис. Попробовал было заикнуться насчет повышения гонорара, но Кадман отшутился и денег не дал. Я по-прежнему гнал два листа в неделю и блистал своим ритмом, но прежнего задора уже не испытывал. А потом я начал тихо протестовать.
«Чем глупей, тем доходчивей!» — вразумлял нас Кадман. Я внимательно его слушал, но делал все по-своему. Мои герои были просто людьми, и писателю Порецкому это не нравилось. Боря морщился и часто брался за карандаш. В последнем романе я превзошел сам себя. Я даже пожалел, что отдаю этот текст. Боря это почувствовал и решил меня наказать.
Писатель Порецкий оказался умен и хитер. Он не стал выяснять со мной отношений. Он похвалил за текст и сказал, что давно такого не читал.
А потом кинул мне четыреста долларов и улетел в Гурзуф. А я остался.
Он валялся на пляже под зонтиком, а я…
Во вторник утром я приехал на Кудринскую. Пожал руку Борису, поздоровался с Мишей Кослянским, кивнул мальчику Лене и вежливо раскланялся с Юлией Витальевной. И скромно примостился за общим столом.
Кадман угостил нас кофе и фруктами. Закурил, выпустил щегольское колечко дыма.
— Ну что, начнем? Значит, так, — в голосе Кадмана слышалась твердость бывалого командира. — Группа террористов собирается захватить военный аэродром в Моздоке, поднять СУ-27 с полным боекомплектом в воздух и лететь в Москву, где на очередном заседании Думы собираются рассматривать вопрос о восстановлении Чеченской Республики… — («Тебе бы карту да курвиметр в руки — ну вылитый штабист из ОГВ!» — подумал я). — Случайно бандиты выходят на одного летчика, который когда-то не поделил свою бабу с комэском, — здесь Кадман покосился на Юлию Витальевну, но та на слово «баба» не отреагировала — продолжала пить кофе. — Появляется однополчанин — бывший механик, готовый заявить куда следует, что этот летчик в девяносто седьмом разгрузился не в том квадрате, погибла наша рота… Террористы подбрасывают летчику кое-какие документы, начинается психологическая обработка… летчик отказывается… Ну, в общем, завязка вам ясна. А дальше давайте думать вместе!
С минуту каждый из нас делал вид, что усиленно думает.
— А какой будет объем?
Борис повернулся к Кослянскому:
— Обычный. Пятнадцать листов, ну, шестнадцать. Сделать надо за три недели. Если уложитесь в две — будет просто замечательно. Лучше уложиться в две.
— И сколько? — это опять Кослянский.
— Ты ведь знаешь, Миша, трудолюбивых я не обижаю, — улыбнулся Кадман. — Ну, о гонораре мы отдельно поговорим.
Тотчас же Кослянский потер умный лоб и двинул сюжет дальше:
— У однополчанина есть любимая девушка, которая живет с матерью, предположим, в Сочи. И вот однажды туда приезжает на отдых полковник ФСБ…
— Может, лучше кто-нибудь из Генштаба? — подал голос Леня. — Ну надоели эти фээсбэшники! В каждый роман их суем.
— Ты вообще-то в Сочи бывал? Знаешь, что в санаторий Генштаба без специального пропуска не попадешь? — усмехнулся Кадман. — А теперь подумай: ну откуда бедная девушка возьмет этот пропуск? Однополчанин по почте пришлет? Нет, Кослянский прав: полковник именно из ФСБ. Живет себе тихонько на съемной квартире, случайно встречает эту девушку на пляже, она в него влюбляется…
— А у полковника есть жена в Москве! И сын от первого брака, — встряла в мужской разговор Юлия Витальевна. — Между прочим, я тоже имею сына от первого брака. Так что и выдумывать особенно ничего не надо. Как было, так я все и опишу.
— Я так понял, ваш первый муж тоже в ФСБ работал? — спросил я невинным тоном. Юлия Витальевна смерила меня взглядом василиска и нервно закурила. А Кадман поморщился и махнул на меня рукой: мол, не мешай.
— И вот эта девушка рассказывает полковнику, что у нее есть жених в Моздоке. Полковник пробивает личность этого парня по своим каналам, и тут выясняется одна любопытная деталь. У парня, оказывается, есть двоюродный брат, который якобы пропал под Аргунью в конце девяносто седьмого года. А в две тысячи втором его видели среди чеченских террористов, скажем, в Учхой-Мортане. Наш полковник срочно едет в Моздок. А потом…
Сюжет романа стремительно лепился из дымного воздуха и запаха кофе. Госпожа Известность торопливо надувала щеки. Новая книга писателя Феликса Порецкого рождалась прямо на глазах.
Разобрали сюжетные линии, обговорили основные эпизоды, разделили по кускам очередной шедевр. Даже название придумали — «Разгружаться будем в Москве!». Мне как всегда досталась самая скверная сюжетная линия. На этот раз я должен был выписать отношения бывшего летчика с террористом Ахматом, которого потом посчитают «кротом» и взорвут вместе с двоюродным братом механика-однополчанина, пропавшим под Аргунью. А кроме того, Боря мне поручил написать огромный кусок из бурной молодости этого механика (она прошла, конечно же, в Корсаковском морском порту).
— А может, для разнообразия механика куда-нибудь в Приморье пошлем? — предложил я, чтобы засвидетельствовать и свой интерес к будущему роману. — В Находку, например? У нас ведь Корсаков уже был — в «Желтом билете», кажется.
— Корсаков лучше, чем Находка. Экзотичней, понял? — возразил, как отрезал, Кадман. — И вообще, Митрохин, не возражай господину автору. Сказал Порецкий — Корсаков, значит — Корсаков. Какие могут быть разговоры?
Кослянский отреагировал на это тонкой интеллигентной улыбкой, Юлия Витальевна, напротив, злорадно ухмыльнулась. А мальчик Леня привычно промолчал.
— Пока по двести, а дальше буду смотреть по текстам, — Кадман аккуратно отслюнил каждому по двести долларов. — К следующему вторнику желательно половину работы сделать. Митрохин, тебе я персонально говорю, при всех: будешь халтурить — на хороший гонорар не рассчитывай… Ты не обижайся, — добавил Кадман уже в прихожей, пожимая мою вялую руку. — Я ведь деньги не из тумбочки достаю!
Я буркнул что-то вроде «да ладно…» и шагнул за железную дверь.
Домой я пришел, вполне готовым к предстоящему творческому процессу. В полиэтиленовом пакете у меня лежал десяток пачек хорошего чая, блок сигарет и замороженная курица. Переступив через кошачью лужицу, я прошел мимо чужих дверей и очутился в своей комнате. Потом сходил на кухню и поставил чайник на газ.
Ну-с, начнем… Я заварил чай по-северному — прямо в кружке, дождался, пока он настоится. Включил компьютер, закурил сигарету. Хлебнул чая, лениво стукнул какое-то слово. Снова хлебнул чая. И опять закурил.
