Я дал им кувшин купленного утром молока и по лепешке. Отец, откусив солидный шмат лепешки, отпил из кувшина первым, передал его дочери. Она откусила лепешки поменьше, но тоже порядочный кусман, запила, вернула кувшин отцу. Так, передавая кувшин, добили молоко и съели лепешки.
Вернулся Скилур с вязанкой валежника для костра и двумя подстреленными из лука кряквами. Палаку на пастбище скучно, вот он и стреляет их. Сам печет на костре и нам передает. Дичи тут валом. В двадцать первом веке я такое количество видел только в Заполярье, на море Лаптевых, в двух днях хода от порта. Там были стаи по несколько сот уток. Они так отъедались за короткое лето, что не могли взлететь выше трех-четырех метров над водой. Мы стреляли их с моторной лодки, на ходу, целясь не в отдельную птицу, а в их скопление. Два дуплета из трех ружей — и моторка полная. Правда, мясо тех уток сильно воняло рыбой, а эти были очень вкусные.
— Возьми с собой Семена, наберете еще валежника для бани, — приказал я.
— А если он сбежит в лесу? — скиф не любил лес, плохо в нем ориентировался.
— Пусть бежит. Он не раб. Они из моего народа, я выкупил их из плена, — объяснил я.
— Скифы тоже выкупают своих, — торжественно произнес Скилур.
Я показал Семену, чтобы шел со скифом. Я был уверен, что без дочери он не убежит. Не похож на подонка. Алене дал задание общипать и сварить уток. Когда она обработала их, заложила в котелок и повесила на огонь, дал ей рулон льняной ткани, чтобы сшила себе и отцу по новой рубахе. Хватит сиськами светить, вгонять Скилура в желание.
Скиф и рос вернулись примерно через час с двумя охапками валежника, связанными веревками. Он нужен был, чтобы протопить по-черному баню. Система была простая: платишь хозяину щепотку соли — и баня на весь день твоя, только сам топи ее и носи воду. Чем после обеда и занялись Скилур и Семен.
Мы с Аленой мылись первыми. В баню больше двух человек все равно не влезет. Она абсолютно не стыдилась своего тела. Сказывалось незнание христианских забобонов. И с мылом раньше не встречалась. Я сказал, чтобы легла на лавку, намылил ее. Кожа шелковистая, упругая. Сосочки сразу набухли. Когда я провел влажной рукой по клитору, негромко пискнула. Я ввел палец по влагалище. Целка. Смыв с нее мыло теплой водой, опять разложил на лавке, но теперь уже с другой целью. Я умею завести женщину, умею сделать так, что даже боль будет сладка. Как сказала одна из моих любовниц, двадцатитрехлетняя, которая только подо мной нашла дорогу в рай, пятидесятилетние мужчины — самые опасные: они уже всё знают и умеют и еще могут. Алене тоже понравилось. Потом мы с ней окунулись в реке, попарились еще раз и уступили место Семену и Скилуру. Мыло я им не оставил, перебьются. Когда расходились с ними, отец всячески отводил взгляд от дочери. Догадался по ее лицу, что произошло в бане, и теперь отрывал ее от сердца. Она же, одетая в новую льняную рубаху, льнула ко мне, что-то щебеча на родном языке. Баба готова влюбиться в первого, кто обратит на нее внимание. Проблемы начинаются, если с ним неприятно или если он не один запал на нее. Алене понравилось, а выбора у нее не было.
Утром я, вспомнив традицию скандинавов, седлал ей «утренний подарок» — бронзовые сережки, валявшиеся без дела на дне моей сумки. Алена очень обрадовалась, но показала, что ей еще что-то надо, тоже из бронзы. Оказалось, височные кольца, которые здесь носят многие женщины, но не девушки. То есть, знак повышения статуса до жены. И железные ножницы, потому что кроить ножом, как вчера, ей трудно. Кольца она выбирала долго, остановилась на спиральных. Крепились они к бронзовому обручу, которым удерживалось на голове что-то типа косынки. Пришлось купить и обруч и косынку. И то, и другое Алена выбирала чуть меньше, чем кольца. Зато с ножницами определилась быстро. Потом я зашел за своими заказами, расплатился и забрал.
Пока мы ходили, Скилур обменял соль на рулон льняной ткани и два меча. Больше обменивать было нечего. Немного соли я оставил на оплату текущих расходов.
Я сходил к Фритигерну, сказал, что торговать закончил. Буду ждать его на выгоне за городищем. Поскольку цен я не завышал, торговать не мешал, Фритигерн сообщил, что выйдем, скорее всего, послезавтра утром. Предупредит меня заранее.
К моему возвращению Алена успела испытать ножницы — отрезала косу, которая была длинной до задницы. Я хотел сказать ей кое-что по поводу такой дурости, но вспомнил, что в те времена и даже более поздние, вплоть до начала двадцатого века, замужним женщинам коса не полагалась. Скифы привели волов, и мы на кибитке, которой управлял Семен, а я с его дочерью сидел сзади на товаре, переехали на новое место на берегу реки и недалеко от пастбища. Арба с двумя скифами следовала за нами.
Когда перебрались на выгон, скифы пошли пасти волов, Семен — в лес за валежником, Алена — на речку обстирывать личный состав, а я вырезал удилище чуть длиннее своего роста, прикрепил к нему катушку и кольца для продевания лески. Вместо лески у меня была тонкая льняная бечевка длиной метров двадцать пять. К ней привязал остаток медной проволоки вместо поводка, к которому прикрепил самую маленькую блесну. Встал неподалеку от Алены, чтобы присматривать за ней. Местные вряд ли нападут. У них тут законы гостеприимства соблюдаются строго. Но в эту эпоху придурков было не меньше, чем в двадцать первом веке. Алена обмазывала рубахи смесью глины и золы, усиленно и долго терла их, а потом выполаскивали в речке.
Я размахнулся удилищем и отправил блесну в полет. Катушка еще не расходилась, поэтому вертелась плохо. Блесна упала всего метрах в десяти от берега. Я начал наматывать бечеву, чтобы перезакинуть, как вдруг почувствовал удар. Подсек, подтащил к берегу. Окунь. На полкило, не меньше. Я сделал кукан из ветки лозы, насадил на него рыбу, опустил ее в воду. Второй заброс был немного дальше. На этот раз я успел поднять блесну со дна и повести к берегу. Опять резкий удар, подсечка — и на кукане щучка побольше окуня. Рыба брала жадно, не успевал забрасывать. Так увлекся, что не заметил, как подошла Алена.
— Ой, сколько много! — воскликнула она.
Действительно, много. Вытянув очередную щуку килограмма на два, я решил, что на сегодня хватит. Мы пошли к кибитке. Она с мокрым бельем, а я с десятком рыбин, нанизанных на ивовый прут. Да, рыбалка в шестом веке намного интереснее и добычи больше, чем в двадцать первом. И жена у меня тут моложе и красивее.
12
К паромной переправе мы добрались вечером. Фритигерн и Моня опять отказались разрывать свои обозы, а я согласился. Пока переправляли арбу, купил хлеба и молочных продуктов, которые мы сами не могли не могли заготовить. Мясо добывали скифы, рыбу ловил я, а Семен оказался специалистом по утиным яйцам. Он умел находить утиные гнезда. И натаскал Гарика. Напару набирали столько яиц, что мне пришлось купить для них большую корзину. Часто попадались яйца с зародышем. Меня от таких воротило, а остальные считали деликатесом.
На другом берегу сидел на коне гунн. Боком и поджав под себя ноги. Такое впечатление, что под ним не лошадь, а неподвижная, устойчивая кушетка. Не смотря на жару, он был в лисьей шапке, стеганом халате, кожаных штанах до колен и высоких сапогах. Всё грязное. И воняло от него так, что перешибало ядреный запах коня. На правом боку у гунна висел колчан со стрелами, к лошади слева приторочен колчан с большим луком. Он неторопливо ел вяленое мясо. Вцепится в кусок зубами, отрежет ножом у самых губ и жует, медленно двигая маленьким подбородком, на котором торчало несколько черных волосин. Лицо смуглое и морщинистое, щеки то ли в шрамах, то ли татуированы, глаза узкие, но не раскосые. Казалось, он не замечает ни меня, ни кибитку, ни Алену с Семеном. Мы расположились на утрамбованной площадке рядом с рекой, где всегда ночевали обозы. Я пошел рыбачить, Семен — за дровами, Скилур — пасти волов, Алена — стирать льняные рубашки, которыми сшила для всей нашей команды, и мою шелковую, которую я ношу на переходах. У меня до сих пор стоит перед глазами острие стрелы, которую вытянул из тела Скилура. А шелк стрела не пробивает, вдавливает его в рану, поэтому можно легко вытянуть ее. Палаку я поручил охранять Алена и присматривать за обозом. Скиф не равнодушен к ней, но ничего лишнего себе не позволяет. Охранять ее будет даже лучше, чем обоз.
Утром первым переправился Фритигерн. Товара в его кибитках стало меньше по объему и весу, но, уверен, намного дороже по стоимости. Наверное, еще и солью догрузится на промыслах. Потом перевезли Монин обоз. У него стало на две кибитки больше. В них везли мало товаров и много детей-рабов. Кибитки
