— У тебя стало больше юрт или мне показалось? — спросил я Гоара, когда мы в его юрте ждали, пока женщины сварят мясо.
Я приехал в полдень, а аланы не обедают, только завтракают и ужинают.
— Ты не ошибся, — ответил Гоар. — Ко мне пристали несколько семей. На их роды напали тюрки (он говорил «тюрк»). Те, кто остался в живых, ушли в Согдею (позже будет называться Судаком) или ко мне.
— Ничего удивительного, — толкнул я его локтем в бок. — Ты ведь — победитель гуннов!
Гоар смутился.
— Мы их вместе победили, — молвил он.
— Мне эта победа ничего не добавит, — произнес я. — Пусть она будет твоей.
Гоару понравились мои слова, но он сразу перевел разговор на более интересную тему:
— Тот род гуннов кочует на прежнем месте.
— К ним кто-нибудь присоединился? — спросил я.
— Нет, — ответил он. — У них пока мало воинов.
— Давай наведаемся к ним еще раз и перебьем их, чтобы они через несколько лет, набравшись сил, не прискакали к тебе, — произнес я то, что он хотел услышать.
— Если бы ты не приехал, мы бы напали на них недели через две, когда разъедутся солевары, — сообщил Гоар.
— Мне тоже надо время, чтобы купить соль, погрузить на шхуну, отвезти, выгрузить и вернуться. Думаю, уложусь за две недели, — сказал я и спросил шутливо: — Надеюсь, у тебя найдутся пять лошадей для меня и моих людей?
Встречу мы отметили так, что я проснулся только к следующему полудню. Мне дали коня и проводили к солеварам. Как я и предполагал, предложение намного превышало спрос. Точнее, спроса вообще не было. Белую соль предлагали по той же цене, что и серую. Всё равно придется бросить ее здесь до весны. Шансов, что она к тому времени не исчезнет, никаких. Я нанял весь гужевой транспорт, который имелся на промыслах, и аланы выделили несколько вьючных коней. В итоге за четыре дня шхуна была нагружена даже чуть ниже ватерлинии. С попутным ветром менее чем за сутки добрались до Херсона. Еще трое суток заняла выгрузка, продажа белой соли и перевозка остальной в мой новый дом, где заполнили ею почти все складские помещения. Теперь было с чем плыть весной в городище антов.
Алене сказал, что сделаю еще один рейс за солью. Моя команда видела, как разъезжалась на зиму большая часть солеваров, поэтому поглядывала на меня с вопросом. Геродор, Агафон и Пифодот за навигацию хорошо наварились на перепродаже товаров, купленных на долю от выкупа, и хотели отдохнуть у домашних очагов. Но и портить со мной отношения не собирались. У других купцов они столько зарабатывали навигаций за десять. Гунимунд и Хисарн получили еще больше и улучшили свои жилищные условия, пока я ждал получения гражданства. Первый оставил свой маленький домишко старшему, женатому, сыну, а сам с женой и остальными детьми перебрался в новый, побольше, но не такой, конечно, дорогой, как мой. Хисарн купил дом по соседству с ним. Он четвертый сын из одиннадцати детей, так что оставаться в готской деревне ему не было смысла. Да и желания. Я отпустил тогда Хисарна на неделю, и он перевез в Херсон свою жену и двоих маленьких детей. Готы не удивились, когда я сказал, чтобы не забыли захватить в рейс доспехи и копья. Сам я тоже решил испробовать седло с высокой задней лукой, рыцарское, которое изготовили по моему заказу. На «плоских» седлах кочевников я чувствовал себя не очень уверенно, опасался слететь с него при сильном ударе.
Аланы уже ждали нас. Гоар собрал в поход почти всех своих воинов, около сотни. Наверное, чтобы и они почувствовали вкус победы над гуннами. Это как стаффордширскому терьеру надо один раз победить — и он будет без страха бросаться в бой на любую собаку. Аланов позабавило мое седло, но насмехаться в открытую никто не стал. Я ведь не кочевник и к тому же командир похода. На сходке утвердили, что мне принадлежит десятая часть добычи, Гоару — пять долей, остальным — по одной. Их экипажа со мной пойдут Гунимунд, Хисарн, Скилур и Палак. Греки и молодые росы оставались на шхуне, стоящей на якоре, ловить и солить рыбу. Для этого я прикупил еще две сети и три десятка бочек.
33
Всю ночь шел дождь. Я промок до нитки и замерз, хотя укрывался шерстяным одеялом, взятым в поход. Поспать так и не смог. Несколько раз вырубался на пару минут и сразу просыпался. Лежать на мокрой попоне надоело. Я встал и размялся — поприседал, помахал руками, подрыгал ногами. Потом размазал капли дождя на лице — типа умылся. Достал из седельной сумки серебряную флягу, сделал несколько глотков. Кислое вино покатилось колючими шариками в желудок.
Гоар тоже встал. Он, вроде бы, поспал, я даже слышал его сопение. Он достал из ножен подаренный мною палаш и, что-то тихо бормоча, коснулся рукоятью лба, и груди. Наверное, молился своим богам. Я не интересовался, в кого он верит. Алан тоже не задавал мне таких вопросов.
Я протянул ему флягу.
— Скоро начнет светать, — сказал Гоар, отпив несколько глотков.
— Пусть еще поспят, — разрешил я.
— Лучше напасть, пока идет дождь. Мокрая тетива слабее натягивается, — сообщил алан.
Аланы все еще боялись гуннских лучников, хотя большинство уже имело гуннские луки и стреляло не хуже.
— Тогда буди, — приказал я.
Палак помог мне надеть чешуйчатый доспех. Под ним кольчуга, под которой ватный стеганый халат с длинными рукавами, купленный в Александрии, под которым шелковая рубаха. На руках еще и наручи и налокотники, а ноги защищают шелковые штаны, сверху ватные, потом кольчужные, на которых наколенники и поножи. Теперь надо опоясаться золотым ремнем с палашом и кинжалом, взобраться на коня, взять из рук скифа аварский каплевидный небольшой металлический щит и трехметровое копье с плоским наконечником длинной сантиметров сорок. Арбалет я решил не вынимать из чехла, пристегнутого к седлу. Осталось посочувствовать коню — и я подбадривающее похлопал его по холке.
Я выехал вперед, развернулся к своему отряду. Все уже были готовы к бою. Доспехи на некоторых аланах слабоваты, даже кожаные попадаются. Наверное, это новенькие, из-под Пантикапея. Мои люди сильно выделялись среди них своими крепкими и дорогими доспехами. Воины стояли по отрядам. Вчера разделились на три. Гунны расположились в широкой балке на берегу ручью. Первый отряд, человек пятьдесят, которым командую я, нанесет главный удар. Гоар с отрядом человек тридцать навалится по противоположному склону балки, который более крутой и менее приспособлен для атаки. Третий отряд будет на выходе из балки встречать тех, кто попробует убежать. Я дал отмашку третьему отряду. Им скакать дольше всех. Подождал минут десять и разрешил второму отряду следовать на исходную позицию. Еще минут через десять развернул коня и неторопливо поскакал к балке.
Начинает светать. Я уже могу различить гуннский лагерь. Они живут к кибитках, расставленных «паровозиком» двумя кривыми овалами: внешний примерно из тридцати пяти кибиток, внутренний из пятнадцати-двадцати. В центре стояли две кибитки рядом. Вроде бы нехитрое укрепление, а попробуй атакуй его конным. Пока будешь протискиваться между кибитками, тебя нашпигуют стрелами под ежика. Поэтому всем отрядом скачем к одной кибитке. Успеваем достигнуть середины склона балки, когда нас замечают. Из кибиток начинают выскакивать гунны с луками. Мои воины стреляют по ним на скаку, но без впечатляющих результатов. Что-то стукает по щиту, и я поднимаю его выше, чтобы закрывал и нижнюю часть лица. Успеваю заметить, что по противоположному склону скатывается отряд Гоара. Останавливаюсь возле заранее выбранной кибитки. Она крыта войлоком, потертым и с прорехами. Часть аланов из моего отряда начинают протыкать копьями наугад войлок. Внутри визжит баба, а потом раздается детский крик и плач. Человек десять аланов спешились, разрубили мечами веревки, соединяющие кибитки, и начали вытягивать одну из заграждения. Остальные аланы прикрывают их, но не очень удачно: падает один, пронзенный стрелой, второй… Вот кибитка развернута, можно проехать. Я бросаю в просвет коня и поворачиваю направо, чтобы прикрываться щитом от лучников, стреляющих из-за второго ряда кибиток.
