нами. Но по горам, заросшим лесом, много не поскачешь. Один залп из-за деревьев из арбалетов и луков, сбивший с коней два десятка тюрок, сразу отшиб у них охоту преследовать нас.
Штурмующие город увидели, что их командиры, как они подумали, сматываются, и тоже побежали подальше от городских стен, побросав лестницы и «черепах». Лестницы сразу затянули в город, а «черепах» облили нефтью и подожгли спущенные на веревках херсонцы. Действовали они спокойно, без суеты, уверенные, что никто им не помешает. Никто и не помешал. Сброд огромной толпой убегал в ту сторону, откуда пришел к нам, а тюрки пытались остановить их криками и оружием. Всё-таки остановили, но еще раз на штурм никто не пошел в этот день.
Вечером тюрки прислали трех парламентеров с требованием выкупа в пять талантов. Они старались держаться уверенно, высокомерно. Это трудно получалось рядом со сгоревшими «черепахами».
— Если заплатите нам пять талантов золота за ущерб, нанесенный городу осадой, мы позволим вам уйти отсюда живыми, — выдвинул им встречное условие дукс стратилат Евпатерий, развернулся и ушел. Иногда в нем проявлялся истинный ромей.
Ночью мы вырезали три сотни союзников тюрок. Больше не успели, потому что кто-то или не спал, или проснулся вовремя и поднял крик. Мы отошли без потерь, и следующие два дня не беспокоили осаждавших. Только наблюдали, как в тюркском лагере с каждым днем остается всё меньше людей. Разбегался сброд. Шансы на добычу снизились до нуля, с едой начались перебои, а умирать голодным и без наживы не хотелось.
Через шесть дней ушли и тюрки. Они быстро собрали свои манатки и ускакали, оставив остатки сброда на расправу. Те, правда, побежали почти также быстро. Мы успели поймать всего несколько человек. Пленные рассказали, что тюркам пришло сообщение о смерти их верховного кагана Тобохана, которого византийцы называли Арслан, и они поскакали бороться за власть над своим народом. Я решил, что тюрки придумали красивое оправдание своему поражению.
54
Оказалось, что тюрки ничего не придумывали. У них, действительно, умер верховный каган и началась междоусобица. Дукс стратилат Евпатерий получил известие об этом из Константинополя в конце лета. К тому времени я уже успел насладиться лаврами освободителя города от осады. Мне даже предложили высокий пост — что-то типа заместителя Евпатерия по гражданским делам, но я отказался, сославшись на любовь к морю. Которую и ублажал до конца навигации, перевозя грузы на линии Херсон — Тендра — Константинополь — Родос — Александрия. Только теперь зерно выгружал в Херсоне. Оно взлетело в цене, потому что тюрки уничтожили урожай на полях и огородах. Попал и я со своими четырьмя земельными участками. Город, конечно, не умер с голода. Рыба ловилась хорошо. Да и лошадей мы захватили у тюрок около тысячи голов. Конина — не самое вкусное мясо, зато калорийное. Гоар по моему совету пригнал поздней осенью в город на продажу почти всех своих овец, пару тысяч, и сотни три коров и быков. Продал скот очень выгодно и купил хорошее оружие и броню для своих бойцов и подарки женам и детям.
Жил он у меня на вилле. Город ему не нравился настолько, что даже въезжать в него не хотел.
Однажды вечером, когда мы вдвоем после ужина сидели у горящего очага и потягивали из серебряных кубков родоское вино, Гоар спросил:
— Ты христианин?
— Я был крещен, но в церковь наведываюсь очень редко, — уклончиво ответил я.
— Мои люди говорят, что твой бог сильнее нашего, — сказал он.
— Бог может быть один, только у разных народов он называется по-разному, и обряды отличаются. Религия нужна для опознавания «свой-чужой». Если ты называешь бога и поклоняешься ему так же, как я, значит, мы свои, — объяснил я.
— А если мы свои, значит, и поклоняться должны одному богу? — сделал вывод Гоар.
— Мы с тобой свои не зависимо от кого, какому богу поклоняемся, — успокоил его.
Я помнил, что аланы — немногие из кавказцев, которые приняли христианство, поэтому и дал совет:
— В этом жестоком мире трудно выжить без сильных друзей. Византия очень сильное государство. И долго еще будет таким. В отличие от многих других империй, она принимает в себя людей любой национальности, дает им возможность подняться до самого верха, до императорского трона. При одном условии: он должен быть христианином. Если твой народ примет крещение, вы станете друзьями Византии. Не уверен, что она всегда придет вам на помощь, но нападать на вас она точно не будет. И если вдруг — не дай бог, конечно! — в степь придет очередная орда — а она придет и не одна! — и вытеснит вас с ваших пастбищ, вы всегда сможете пойти на службу в армию.
— Ты советуешь нам креститься? — спросил Гоар.
— Да, — ответил я и предупредил: — При условии, что твои воины тоже этого хотят. Бывали случаи, когда вождь принимал новую религию, а его народ выбирал нового вождя.
— Многие наши роды уже верят в твоего бога. Мои воины сами посоветовали поговорить с тобой. Мы тебе доверяем, — сообщил он.
— Спасибо! — поблагодарил я.
— Твой бог очень требовательный? — поинтересовался Гоар.
— Нет. Особенно к новообращенным, — ответил я. — Ему ничего не надо, а вот его слугам придется иногда давать деньги. И еще повесить в юрте икону, выучить пару молитв и время от времени посещать церковь. Впрочем, в степи церквей и священников нет, так что остается одна икона. Примерно такую, — показал я на висевшую на стене икону, купленную Аленой.
Она навешала икон почти во всех комнатах всех наших домов. Тратит на них деньги, которые даю ей на карманные расходы. Зато епископ Филосторгием больше не пристает ко мне с вопросом, почему редко бываю в церкви. Редко — это всего по разу в каждой на экскурсии.
— Что надо сделать, чтобы стать христианином? — спросил Гоар.
Я рассказал ему об обряде крещения.
— Тебя, конечно, в купель окунать не будут, — успокоил его. — Обрызгают водой или зайдете в озерцо по щиколотку, священник быстро прочитает молитву — и всё. Потом купите у него крестики и иконки — и вы станете своими. Могу договориться с епископом, чтобы прислал вам священника.
— К нам уже приходил один несколько лет назад. Мы его прогнали, — сообщил алан.
— Ничего, их бог советует им прощать, — успокоил я.
На следующий день я встретился с епископом Филосторгием, одетым в новую рясу из тонкой ткани, от которой пахло женскими духами из двадцать первого века. Сначала говорил он со мной таким тоном, от которого сразу чувствуешь себя самым грешным из грешников. Причем его не столько возмущал мой плохо скрываемый атеизм, сколько нежелание пожертвовать деньги на строительство нового храма. По моему мнению, их в городе и так больше, чем благоверных христиан. Смиренно выслушав епископа, я сообщил ему, что степные аланы хотят принять христианство, благодаря моим уговорам и объяснениям. В принципе, так оно и было. Если и приврал, то самую малость.
— В Библии сказано: «Судите их по делам их»! — воскликнул епископ Филосторгием, театрально вскинув руки. — Я всегда верил, что ты истинный христианин, сын мой. Ты доказал это делом.
С аланами поехал молодой священник с горящими от рвения глазами, тоже алан, но из Согдеи. Он пробыл в степи до весны. Когда в апреле я встретились с Гоаром, алан знал Библию лучше меня, цитировал на память большие отрывки. Вот только понимать вызубренное так и не научился. Но ведь религия — она для сердца, а не для умных.
55
