Пиренейского полуострова от мавров.
Этой ходкой я забрал только рыцарей, около сотни. За пехотинцами вернулся через две недели и взял их чуть больше сотни. В начале ноября у меня в Португалии был отряд почти из трех сотен человек.
С ними я и отправился в Коимбру, чтобы встать на довольствие короля Афонсу. Самому кормить такую ораву, в придачу к строителям замка, мне было тяжковато. Я и мои рыцари – Умфра, Джон, Нудд, Рис, Жан и Ллейшон – и Марк ехали на захваченных на галере лошадях. Еще три пары кобыл были впряжены в кибитки. Остальные рыцари шли пешком. Никто не роптал. Им уже рассказали, какую добычу мы взяли в маврском замке и на захваченных галерах.
Вечером были на месте. Расположились под стенами города. Я со своими рыцарями – в шатре, привезенном из Англии. Меня приглашали переночевать в городе, но я решил, что в шатре будет меньше клопов.
Утром прибыл король Афонсу со свитой. Сопровождал его и сенешаль Родригу де Коста – мужчина лет сорока, низкого роста, с черными волосами и бородой, как у короля. Одет непривычно ярко для этих мест: бордовая шапочка, разделенная на треугольные сектора золотыми лучами, алое с золотом блио, зеленая рубаха с красными манжетами и золотым ожерельем. Португальцы предпочитают черный и белый цвет, изредка добавляют красный, зеленый или синий. Так ярко, как сенешаль, обычно одеваются аквитанцы, анжуйцы и некоторые нормандцы. Взгляд у Родригу де Коста более властный, чем у сюзерена. Сенешаль внимательно посмотрел на меня – своего освободителя. Мне показалось, что он не рад, что я до сих пор жив.
Король Афонсу проехал вдоль кривого строя рыцарей и пехотинцев, полюбовался мордами, лишенными жалости и сострадания. Видимо, именно такие он и желал увидеть, потому что настроение у Афонсу сразу улучшилось. Король зашел в мой шатер, где я от имени всего отряда поклялся служить ему верой и правдой шестьдесят дней с возмещением ущерба за убитых или раненых лошадей и обычной оплатой, которую можно будет заменить земельными участками. Треть добычи должны были отдавать королю, треть шла мне, а остальное делилось между бойцами из расчета три доли рыцарю, полторы – сержанту, если таковые появятся, и оруженосцу, одна – пехотинцу. Затем король Афонсу объявил отряду, что с этого дня они состоят на его довольствии, и поехал в город. Я отправился вместе с ним.
Во дворце (язык мой с трудом поворачивается, называя это здание дворцом!) я был приглашен в четвертую комнату, которая шла за тронным залом. Там стояла высокая деревянная королевская кровать с темно-красным балдахином и золотыми шнурами с кистями на концах. Как ни странно, она не была застелена. Казалось, что король выбрался из нее минут десять назад. В дальнем правом углу стоял стул со спинкой и овальным отверстием в сиденье. Под отверстием стоял простой, не расписанный, глиняный сосуд с широким горлышком и ручкой на боку. В ближнем левом углу находился квадратный деревянный стол, покрытый блестящим лаком, и четыре стула с резными спинками. Столешница была из светлых и темных квадратов в шахматном порядке, четыре в длину, четыре в ширину. На сиденьях стульев лежали двухцветные подушки – одна сторона черная, другая темно-красная. За стол сели втроем – король Афонсу, сенешаль Родригу де Коста и я. Слуга принес надраенный до золотого блеска, бронзовый кувшин с вином, три бокала из почти прозрачного стекла – большая редкость в эту эпоху, особенно на севере, – и деревянную чашу с фруктами, в том числе крупным и сладким виноградом. Я люблю виноград больше, чем вино. Что и доказал, съев почти весь. Вино оказалось крепким. Это еще не портвейн, который станет символом Португалии, но уже близко.
– У меня сейчас мало войск для фоссато – крупной наступательной компании, – начал король Афонсу. – Я хотел бы, чтобы ты со своим отрядом совершил несколько рейдов на территорию сарацинов, отбил у них пограничные земли. Сумеешь захватить какой-нибудь замок или городок – тоже хорошо.
– У меня не было возможности привезти сюда лошадей. Многим моим рыцарям приходится воевать пешими, что делает их вполовину слабее, – сообщил я. – Для начала хотелось бы отбить лошадей. Где их много?
– Для этого надо углубиться на территорию сарацинов дня на два-три, – сказал сенешаль.
– Дадите мне проводников? – спросил я.
– Проводников дадим, не проблема. Наши альмогавары – легкая конница – часто совершают налеты на те места, – ответил Родригу де Коста. – Только оттуда приходится очень быстро уходить. Сарацины обязательно вышлют в погоню большой отряд всадников. С табуном лошадей или обозом от них не уйдешь.
Он старался не обидеть меня, но весь вид сенешаля говорил, что сомневается в моих полководческих способностях.
Мило улыбнувшись, я спросил его:
– Я не похож на хорошего командира?
– Я этого не говорил, – начал Родригу де Коста, посмотрев на короля с извиняющимся видом.
Скорее всего, сенешаль уже высказал королю сомнения на мой счет. Тот попросил не отвадить меня раньше времени. Выбора у них сейчас не было.
– А если бы и сказал, я бы не обиделся, – успокоил его. – Многие мои враги поплатились за то, что думали так.
– Будем надеяться, что и сарацины поплатятся, – примирительно произнес король Афонсу.
– Я дам проводников, – решился Родригу де Коста. – Сегодня вечером будут в твоем лагере.
– Выделите продуктов дней на шесть, и мы завтра выступим, – сказал я.
Вечером в наш лагерь прискакали два десятка альмогаваров. Это были всадники на маленьких сухощавых лошадях. Казалось, эти лошади должны вот-вот свалиться от недоедания и усталости, но они довольно бодро, хоть и не очень быстро, покрывали большие расстояния, везя в довольно низких седлах с короткими стременами таких же сухощавых людей. Удила были специальной формы, которые позволяли быстро разворачивать коня. Как рассказал Родригу де Коста, альмогавары, как и горцы в других странах, налетали на вражеские деревни, хватали добычу и быстро улепетывали, избегая стычек. Одеты были в кожаные невысокие шапки, у некоторых защищенные стальной сеткой, кожаную куртку поверх холщовой рубахи, кожаные гетры и сандалии. На спине висел кожаный заплечный мешок для провизии. Мешок для добычи был приторочен к седлу. Вооружены коротким мечом, ножом, двумя-тремя дротиками чуть более метра длиной и небольшим круглым щитом из кожи, натянутой на ивовые прутья. Командовал ими Блашку – мужчина лет тридцати с черными и немного вьющимися волосами, которые торчали из-под шапки, напоминая пену, узким лицом, туго обтянутым тонкой загорелой кожей, короткой бородкой и тонкими усами. У него не хватало передних зубов, двух вверху и трех внизу, отчего говорил с присвистом.
– Когда выходим, сеньор? – спросил он с той вежливость, за которой прячут насмешку.
– Утром, – ответил я.
– Тогда я вышлю своих людей вперед, на разведку, – предложил он.
– Высылай, – разрешил я. – Мне хотелось бы, чтобы человек пять скакали метрах в пятистах позади моего отряда, а ты был под рукой, чтобы мог ответить на мои вопросы.
– Как скажешь, – уже не скрывая насмешки, произнес он и поскакал к своему отряду.
Они привыкли к быстрой, маневренной войне. Мой отряд, состоящий из пеших воинов, кажется им неповоротливым, слабым. Наверное, утешают себя мыслью, что успеют унести ноги, пока мавры будут разделываться с нами. В том, что альмогавары не собираются положить за нас свои голову, я не сомневался.
36
Утром, ясным и солнечным, но не жарким, вышли в поход. Альмогаваров, ускакавших вечером, я не видел, но Блашку заверил, что они ведут разведку. Если заметят противника, сразу сообщат. Впереди отряда шли копейщики. За ними ехал я со своей свитой из конных рыцарей. Подо мной белый арабский иноходец. Оруженосец Симон ведет на поводу боевого коня, серого с белой мордой, который чуть покрупнее иноходца, но тоже не совсем то, что надо. Позади нас – Блашку с парой своих помощников. За ним следовали три кибитками, которые везли бочки с вином и седла и копья рыцарей. Поскольку здесь глубокие
