талмуду, но традиция изучения прервалась... Иерусалимский талмуд читают, на него ссылаются, но на его основании почти не выводят практической галахи. Подумай, если для нас может быть закрыт наш собственный достоверный текст, то как ты хочешь чтобы мы серьезно отнеслись к недостоверному чужому?
– И что же? Не существует никакого способа принять чужое свидетельство? Свидетельство того, что Иисус воскрес из мертвых?
– Свидетельство нет, но самого свидетеля, пожалуй, принять можно...
– Не понял.
– Все очень просто. Я не вижу ничего предосудительного в твоей вере в то, что некий еврей воскрес. Такое само по себе возможно. В Талмуде приводится брайта раби Пинхаса бен Яира, в которой прослеживается цепь духовных достижений, начиная с осторожности и кончая воскресением. Поэтому когда христианин выказывает уважение к Торе и признает священство Израиля, тогда и его собственная вера начинает выглядеть достоверной, и уж точно он первый, кто включается в «агуда эхат».
– «Агуда эхат», – подхватил Андрей, – Союз всех, кто за Бога, – это здорово! Тут воля и разум каждого именно уважаются. А от твоей Невидимой церкви, Семен, слишком уж отдает ладаном. Слишком уж она по образу видимой церкви сработана.
– Называй, как хочешь, – спокойно сказал Семен, – но объединение человечества может произойти только в теле того, кто победил смерть. Любой другой союз не устоит.
– Как ты это знаешь? Как ты знаешь, каким образом происходит последнее объединение человечества?
– Я не знаю. Я верю. Я верю в то, что спасение — в Иисусе Христе, что спасутся те, кто окажутся с Ним и в Нем.
– Я тоже так верю, но мне кажется, что эта твоя претензия на знание устройства «невидимой церкви», на знание критериев приема в нее – претензия эта смехотворна. Ты ходишь в свою церковь Вознесения, причащаешься там у своего отца Николая, и будь доволен, а знать о том, кто сидит от кого по правую, а кто по левую руку, тебе не дано, как и никому другому. Я вот, к примеру, убежден, что именно экзистенциальные критерии ведут к объединению всего человечества, но объявлять это истинной в последней инстанции никогда не стану.
– И правильно делаешь, – сказала Катя. – Я бы вообще это дурацкое слово упразднила, его нельзя выговорить. Эх-здесь-то-нализм! Уж если Сарит не идет в невидимую церковь, а я не иду в невидимую синагогу, то в невидимую философскую церковь, да еще названную таким непроизносимым именем, мы бы тем более не заглянули! К тому же все эти эх-здесь-то-налисты – сплошная богема! Один Сартр чего стоит со своим маоизмом.
– Вот, вот! – поддержала ее Сарит. – Я читала, что он не только маоист был. Он еще всех своих студенток в постель затаскивал. Просто не понимаю, как его жена терпела.
– А вот Лев Шестов был очень хороший семьянин и человек замечательный! – заметил Андрей. – Давайте выпьем за хороших экзистенциалистов, чтоб их побольше было.
Мы выпили, но Семен не унимался и еще какое-то время продолжал доказывать Андрею, что никакого невидимого надрелигиозного сообщества быть не может, и, с опаской косясь на меня, повторял, что невидимая церковь – это высший предел человеческой солидарности…
– Ты сам себе противоречишь, – напирал Семен. – Если ты действительно веришь в то, что спасение во Христе, то при чем здесь экзистенциализм?
– При том, что спасение в первую очередь осуществляется по каналу общечеловеческой солидарности, а не по каналу таинств. Иисус спасает тех, в ком проявилось человеческое начало, безо всякой связи с тем, принимают они его или нет...
– Но ведь и я то же самое сказал...
– Верно. Но я говорю не только это. Я говорю, что до конца мы не знаем ничего, что Иисус участвует в конкурсе на первого лидера человеческой семьи на общих основаниях и что спасительными в своей основе мы должны поэтому признать сами экзистенциальные принципы...
Вдруг лицо Андрея просветлело.
– Идея! – воскликнул он. – Я, кажется, знаю, как именуется невидимая община всех людей, солидарных с общечеловеческими ценностями!
– Ты не думаешь, что сам себе противоречишь? – усмехнулся Семен. – Только что говорил, что эта претензия смехотворна.
– Да, но если исходно подать эту претензию в смехотворной форме, то она способна выправиться и приобрести некоторые черты серьезности.
- Вот как?!
– Ну, да... я не знаю, как эта община зовется в горнем мире, но в мире дольнем я бы назвал ее Экзистенционал!
– Это есть наш последний и решительный бой, – запел Андрей, – с Экзис-тенцио-на-лом воспрянет род людской!
– Браво! Экзистенционал. Это находка. За это стоит выпить! – нашелся Семен. И быстро наполнил бокалы.
– Только я так и не понял, с чего этот твой Экзистенционал начинается? – спросил Семен, выпив и театрально крякнув, – с церкви, с синагоги или с библиотеки?
– Ну, мне кажется с этим вопросом как раз все однозначно. Театр начинается с вешалки. С этим все согласны?
– Все согласны.
– Философия начинается с удивления, и что там еще ... вот, дружба – с улыбки. С этим тоже все согласны?
– Да не тяни уже!
– Ну, а Экзистенционал начинается… здесь и теперь!
– Здесь и теперь! – подхватили мы со смехом.
Все выпили вслед за Семеном. Катя спросила:
– Так что же это, Андрей, получается, что все мы, здесь и теперь стали членами невидимой тайной организации?
– Главное – ничего не бойся, Катя. Экзистенционал — организация неформальная, все ее властные структуры – небесные. На земле — никакого штаба, взносов платить не надо. Посвящение происходит автоматически. Все те, кто ищут Истину, а не застывают в твердо заученных с детства наставлениях, все они, как бы они ни верили, встретятся у престола Славы.
Глаза Андрея блестели, а язык стал плохо слушаться.
– Спустись на землю, председатель! Не опережай события, – сказал Семен. Андрею меж тем в голову пришла еще одна не менее блистательная идея:
– Господа заседатели, нам явно не достает гимна!
В считанные минуты не без наших подсказок возбужденный Андрей лихо сочинил куплет:
«Сомнений сбрось с себя вериги
В сей мир заброшенный народ.
Твой круглый стол от всех религий
Остатки верных соберет.
Это есть наш последний и решительный бой
С Экзистенционалом воспрянет род людской!»
– Ох! – ухнул Семен.
По-ленински прищуриваясь и потирая руки, икая и хохоча, Андрей призывал:
– Итак, наш бхонепоезд тхогается, господа великие посвященные! Сынов света, пхосьба занять свои места! Пхавоверные всех религий, объединяйтесь! Мир вам, бхатья по хазному!
Несмотря ни на что, пародия вышла очень точная. Семен хохотал.
