– Но куда мы, собственно, держим курс, председатель? То есть Ваше Высокоблагородие! Ой, верней, Ваше Преосвященство! Нет! Генеральный секретарь!
– В Иерархии Экзистенционала, – почему-то зашептал Андрей, – первые и последние в обратном порядке расположены. Так что зови меня просто, без экивоков, – он обвел странным взглядом всех присутствующих, – Младший брат.
– Так куда мы направляемся, Младший брат? В Петушки? В точку «омега»?– и он развязно запел красивым однако басом, – в «омеге» остановка!..
– Да! Да! Да! И только так! Точка «омега» – это выход из истории, это обитание в режиме здесь и теперь. А здесь и теперь – это наше все! Нет! Нет! Друзья! Я серьезно... – хохоча и пытаясь унять хохот и икоту, кричал Андрей, – Вечности принадлежит лишь то, что было совершено по вдохновению - в свой час и на своем месте. Сплошной эксклюзив...
– Ну, а если нет его – вдохновения? – поинтересовалась Катя. – Чем тогда заниматься?
– Понятно чем: слушать Оду к радости, читать «Пир» Платона, смотреть, как падает свет сквозь витражи Лионского собора... Только глупцы не понимают, что экзистенциальный выбор – это и есть истинная примордиальная традиция.
– Какая-какая? Про-мордиальная? – спросил Семен. – Это что значит: за морду?
– Что ты говоришь, Сема, – поправила мужа Катя. – У тебя отсутствует чувство языка. Если бы было то что ты подумал, то эта традиция называлась бы «за-мордиальной», если же она «примордиальная», то, значит, она просто при морде, ясно?
– Где ты тут, Сема, вообще морды увидел? – возмутился Андрей, и восторженно озираясь на Катю, добавил: – Тут только личности, и какие личности!
Катя улыбнулась, и, оставив льстивую реплику без комментария, заметила:
– В твоем бронепоезде укачивает, Андрей. У Сарит, по-моему, уже слипаются глаза.
– Я действительно устала, сегодня был такой длинный день, – пожаловалась Сарит. – Только как же мы все трое тут разместимся?
– Не волнуйся, соорудим тебе что-нибудь, – успокоил ее Андрей. – Как тебе эта кухня в качестве отдельного апартамента?
– Сойдет. Здесь очень симпатичный диванчик. А она запирается на ключ?
- Ключ торчит в двери. Но ты уж пускай нас иногда чайку попить…
– Конечно. Но с двенадцати ночи до шести утра чайная будет закрыта.
– Я вижу, нам пора, – догадался наконец Семен. – Может быть, на посошок?
– Нет, на посошок давайте уже чаю попьем, – воспротивилась Катя.
Андрей тут же встал ставить чайник. Сарит перебралась на диван.
– Посижу, пока чайник не закипит. Ты как, в порядке?
Она с беспокойством поглядывала на Андрея.
– Не бойся, я в полном сознании. Вот спроси меня что-нибудь! Какое сегодня число, например, и я отвечу: сегодня 19 апреля – Светлое Христово воскресение – день рождения Экзистенционала.
– А если что-нибудь посложнее спросить?
– И посложнее можно.
– У меня как раз вопрос к тебе был. Сейчас вспомню… Ну да, я так и не поняла, почему ты так уверен, что в твоей рукописи говорится об евангельском Йешуа? Это ведь было одно из самых распространенных имен в то время.
– Но здесь ведь не только имя, здесь еще и первосвященник, и распятие.
– Ну и что? Какой-то другой Йешуа разве не мог предстать перед первосвященником и быть распятым?
– Ну и почему же об этом втором никто не слышал? Только моя рукопись о нем говорит? Пойми, для того, чтобы быть упомянутым в древней рукописи, мало быть просто распятым, надо еще чем-то отличиться. Нет, не может быть никакого другого Иисуса, распятого на Суккот. Это тот самый.
Чайник вскипел, и Андрей с Сарит разлили для всех чай. Семен и Катя скоро ушли, обещая прийти еще раз перед нашим отъездом, и мы наконец легли спать.
В моей половине кроме кровати и окна оказался письменный стол и большой пень вместо стула, стены были заставлены сплошь книжными полками, а на свободном месте рядом с небольшим ночником висела гитара.
Я включил ночник и сел на кровать.
– Андрей, – позвал я тихо. – Ты спишь?
– Нет еще, – он вошел ко мне и уселся на пень. – Ты что-то хотел сказать?
– Да, – ответил я и запнулся.
Андрей извлек из ниоткуда бокалы, яблоко и какую-то настойку.
– Рябиновая. Сам готовил – не оторвешься, – пояснил он, старательно распиливая яблоко тут же появившемся ножичком.
– Действительно замечательный вкус, – признал я, пригубив настойку, и наконец произнес то, что мучило меня весь вечер.
– Андрей, я хотел тебе сказать, что это был выбор самой Сарит.
– Правда?
– Правда. Я со своей стороны никак ее не добивался. Наоборот даже. Имел в виду тебя.
– Ты знаешь, Сарит мне как сестра. Тогда в Израиле она действительно мне очень помогла справиться с моим чувством. И я очень люблю ее и восхищаюсь ею, правда. Но я никогда не знал, достаточно ли такое увлечение для женитьбы. Я ждал какого-то знака, но так и не дождался. Так что теперь мои сомнения разрешились сами собой.
Андрей смотрел мне прямо в глаза.
– Значит, и Сарит не моя. Как и Катерина.
– Андрей... Твоя половина где-то существует, и ты обязательно ее найдешь, с Божьей помощью.
– Может, и существует... Я тут, знаешь, на работе с одной очень интересной девушкой подружился. Она знакома с Макаревичем и вхожа в их тусовку. Я даже на концерт его с ней сходил, но мне не понравилось – ничего не слышно, все орут и прыгают как сумасшедшие.
– А в тусовку ты с ней ходил?
– Нет. Все как-то недосуг было, хотя она и тянула меня туда. На прошлой неделе, например, я не мог, а она как раз пошла.
Андрей задумался и замолчал.
– А как ее зовут?
– Кого, Татьяну?
– Ах, вот как. Итак, она звалась Татьяна?
– Она-то Татьяна, но только Она ли мне предназначена? Поживем – увидим. В общем, хорошо, что ты мне это сказал. Ты мне тоже как брат, Ури.
Он еще раз наполнил бокалы.
– Мне иногда, знаешь, даже гиюр сделать хочется, чтобы совсем с тобой побрататься.
– Зачем это тебе? Ты и так в порядке. Братьями же мы с тобой и по Экзистенционалу можем оставаться. Не смейся! Или вернее, наоборот, смейся! Но в твоем Экзистенционале, может быть, и в самом деле что-то есть. Он как-то созвучен тому «единому союзу» всех творений, за который мой народ молится тысячелетия! Во всяком случае, так можно подумать, если твой бронепоезд тронулся в путь под израильским флагом.
– Он под израильским флагом, Ури! В этом можешь не сомневаться. Ведь наш пароль: «Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, а не бог философов и ученых»...
– И кроме того, без «мильта-дебдихута» – без шутки, без дурачества — никогда ничего путного не выходило. Тем более так стало со времен раби Нахмана... Впрочем, еще Рамбам об этом писал... в конце пятой главы...
