Дыхание сипело и холодило в носу, першило в пересохшем горле, жгло грудь огнём. Не думая о боли и о шелухе, чтоб её утолить. Не думая о содеянном, и о том, что сделать не смогла. Не думая о мёртвом брате и о людях, которые его убили. Просто хватаясь изо всех сил за лошадь и за меч. Просто не сводя глаз с простиравшихся перед ней по склону баолийцев, уже поколебавшихся. Их потрепала и вымотала схватка у берега, пробежка наверх, на холм. А пара сотен тонн конской плоти несущейся вниз на человека способна истощить нервы и в лучшее время.
Их полусформированная линия начала разрушаться.
— Бей! — заревел Рогонт. Монза заорала с ним вместе, услышала как рядом завыл Трясучка. Каждый воин в ряду вопил и кричал. Она с силой вдавила каблуки и лошадь отклонилась в сторону, выправилась и ринулась вниз по склону галопом от которого затрещали кости. Копыта бухали по земле, мелькали, взлетали клочья травы и грязь. В голову Монзы отдавал зубовный стук. Долина содрогалась и подпрыгивала вокруг неё, ослепительная река бросилась ей навстречу. Глаза наполнил ветер, она сморгнула слёзы, мир превратился в переливающуюся, сверкающую зыбь и вдруг неожиданно и безжалостно снова стал отчётливо резким. Она увидела как баолийцы разбегаются, как спасаясь бросают оружие на землю. Затем конница оказалась среди них.
Коня во главе отряда проткнули копьём, древко согнулось, сломалось. Конь увлёкая за собой и всадника и копейщика, кувырнулся вниз под уклон, в воздухе болтались ремни и сбруя.
Она увидела как пика поймала сзади бегущего человека, распорола его от задницы до плечей и завертела его труп. Удирающих баолийцев рубили, закалывали, затаптывали и крушили.
Одного отшвырнуло от груди передней лошади, по спине проехался меч и он взвизгнув, ударился о ногу Монзыи оказался перемолот копытами штурмового коня Рогонта.
Другой выронил копьё, бросился прочь с белым и расплывшимся от страха лицом. Она со взмахом опустила меч, почувствовала толчок отдачи, когда тяжёлый клинок с гулким звоном глубоко вмял его шлем.
В её уши врывался ветер, тяжко били копыта. Она кричала — до сих пор, хохотала, кричала. Зарубив ещё одного пытавшегося уйти, едва не отделив от плеча его руку и выпуская на волю чёрную струю крови. Замахом сплеча промахнулась по следующему и едва удержалась в седле, когда её завернуло вбок вслед за собственным мечом. Как раз вовремя выровнялась, цепляясь за повод больной рукой.
Они уже проехали сквозь баолийцев, оставив шлейф из изорванных и окровавленных тел. Прочь сломанные копья, мечи наголо! Уклон выровнялся, когда они рванули дальше, всё ближе к реке, по усеянной аффойскими павшими земле. Битва, теперь разворачиваясь до мельчайших подробностей, представала донельзя плотной бойней. Всё больше и больше талинцев пересекали брод и добавляли свой вес к к безумной давке на берегу. Сверкало, вздымаясь, оружие на длинных древках, вспыхивали клинки, мужчины боролись и прижимались друг к другу. Сквозь ветер и собственную одышку Монзе слышалось, как сплетаются сталь и голоса, подобно отдалённой буре. Позади шеренг скакали офицеры, тщетно крича, пытаясь привнести в это безумие хотя бы намёк на порядок.
Свежий талинский полк тяжёлой латной пехоты начал проталкиваться сквозь брешь проделанную баолийцами на правом крае. Они зашли флангом и прижали конец осприйского строя, люди в синем растянули ряды и навалились, чтобы отбить их но значительно уступали в численности. Всё больше бойцов каждую секунду подходило с того берега реки и теснясь расширяло разрыв.
Рогонт, сияющая броня измазалась в крови, повернулся в седле и указал на них мечом, крича что-то, что никто не мог расслышать. Не важно. Сейчас нет остановок. Талинцы построились клином вокруг белого боевого стяга, чёрный крест искривлялся на ветру, впереди офицер безумно колол в пространство пытаясь привести их в готовность отражать атаку. Монзе кратко подумалось, не видела ли она его раньше. Солдаты встали на колено, гора сверкающих доспехов на конце клина ощетинилась бердышами и копьями, дальше гремел и колыхался, всё ещё наполовину увязший в осприйцах, лес спутанных друг с другом мечей.
Монза увидела тучу арбалетных зарядов, взметнувшуюся из-за давки у брода. Она скривилась, когда они мелькнули в её сторону, задержала дыхание безо всякого смысла. Задержка дыхания стрелу не остановит. Со стуком и шорохом они посыпались вниз, щёлкали в торф, отскакивали от тяжёлой брони, впивались в лошадей.
Одна лошадь напоролась шеей на арбалетный болт, её перекосило и она опрокинулась набок. Другая наскочила на неё и её всадник выпал из седла, молотя руками в воздухе, копьё свалилось к подножию холма, взрывая чёрную землю. Монза рывком отвернула лошадь в обход крушения. Что-то с грохотом отскочило от её нагрудника и раскрутилось ей в лицо. Она ощутила удушье, свернулась в седле, по щеке потекла боль. Стрела. Её корябнуло перьями на хвосте. Она открыла глаза чтобы увидеть как мужчина в доспехах вцепился в заряд в плече, встряхнувшись раз, другой, затем повалился набок, и со стуком поволокся за бешено галопирующим конём, застряв одной ногой в стремени. Тут ударили остальные, кони хлынули потоком обходя павших или по ним, оставляя растоптанных.
Она где-то прикусила язык. Отхаркнула кровь, снова всаживая шпоры и принуждая коня двигать вперёд, губы оттопырились, холодный ветер устремился в её рот.
— Нам надо было оставаться земледельцами, — проговорила она. Тяжело грохоча, ей навстречу двинулись талинцы.
Трясучка никогда не понимал откуда каждый раз берутся рвущиеся в бой придурки. Всё же всегда набиралось достаточно этих тварей чтобы исполнить номер на славу. В данном случае они направили коней прямо к белому флагу, на самый кончик клина с прочнее всего укреплёнными копьями. Головная лошадь приостановилась перед броском туда, её занесло и она встала на дыбы, всадник едва удерживался на ней. Лошадь позади врезалась в неё и отправила обоих, человека и зверя на блестящие острия. Полетели брызги крови и щепки. Ещё одна взбрыкнула сзади, высаживая всадника поверх своей головы и опрокидывая его в грязь, где его с удовольствием заколол первый ряд.
Конники похладнокровней рванули в стороны, обтекая вокруг клина, будто ручей вокруг камня, к его более мягким флангам, где копья не укрепили. Визжащие солдаты громоздились друг на друга, когда на них набросились всадники, пробиваясь куда угодно лишь бы не вперёд. Во все стороны качались копья.
Монза двинула вправо и следом Трясучка, сосредоточив на ней свой глаз. Прямо впереди пара лошадей перескочила раздробленный первый ряд и попала в гущу, всадники колошматили кругом мечами и палицами. Другие врезались в стиснутых, карабкающихся людей, давили их, топтали их, заставляли их метаться, орать, умолять, гнали к реке. Монза зарубила какого-то споткнувшегося придурка, пронёсшись мимо, и попала в давку, отмахиваясь мечом. В неё ударил копейщик, и попал в нагрудник, чуть не сорвав её с седла.
На ум пришли слова Чёрного Доу — где лучше всего убивать человека, так это в битве, и лучше вдвое если он на твоей стороне. Трясучка пришпорил коня и подогнал его к Монзе, высоко поднявшись на стременах, занося высоко над её головой секиру. Его губы оттопырились. Он с рёвом обрушил секиру вниз и прямо на лицо копейщика, распотрошив его и отбрасывая труп. Он точно также занёс секиру обратно и ударил в другую сторону — она врезалась в щит и оставила в нём великую выщербину, сшибив держащего его человека под молотящие рядом копыта лошади. Может быть он был одним из людей Рогонта, но настало не то время, чтобы раздумывать кто на чьей стороне.
Убивай всех, кто не на коне. Убивай всех, кто на коне, но заступил тебе путь. Убивай всех.
Он прокричал свой боевой клич, тот, что применил под стенами Адуи, когда они одним криком распугали гурков. Истошный вой, исходящий из ледяного Севера, даром что сейчас его голос треснул и стал скрипучим. Он неистово бил, едва ли смотря, кого рубит, лезвие секиры звенело, грохало, бухало, пронзительные голоса вопили, рыдали, визжали.
Прерывистый голос взревел на северном наречии. — Сдохни! Сдохни! В грязь, уёбки! — Уши глохли от бездумного рёва и грохота. Колышущееся море угрожающего оружия, скрежещущих щитов, сияющего металла. Вдребезги бьются кости, брызжет кровь, яростные, страшные лица окатывают его со всех сторон, извиваясь и изгибаясь, и он рассекал и крошил и раскалывал, их словно безумный мясник расправлялся с тушей.
Его мышцы взвинченно пульсировли, кожа горела до самых кончиков пальцев, потела на раскалённом солнце. Вперёд, только вперёд, частью стаи, к воде, оставляя позади кровавый след изломанных тел, мёртвых людей и лошадей. Разверзлась битва и он был там, перед ним разбегались люди.
