— Как знать, — задумчиво произнес Эннеари. — Все когда-нибудь становится явным. Если это и впрямь королевский приказ... чего Иргитер добивался? Вернуть утерянное ожерелье в расчете на поддержку из благодарности или придержать его у себя ради шантажа? А если учесть, что Риэрн уже пытался когда-то воевать с Окандо, и не знать о смысле ожерелья риэрнцы не могли... совсем скверная история получается.
— На что бы он ни рассчитывал, — резко заметил Аккарф, — получит он прямо противоположное. Спасибо за ожерелье... и за предупреждение.
— Не за что, — улыбнулся Эннеари. — Это была просто счастливая случайность. Мне повезло оказаться на нужном месте в нужное время.
— Это привилегия знамений, — усмехнулся Аккарф. — Оказываться там, где они нужнее всего в единственно важное мгновение.
— Тогда мне самая пора оказаться где-нибудь еще, — снова улыбнулся эльф. — Теперь, когда главное сказано, я здесь определенно лишний — а для знамения это непозволительная неблаговоспитанность.
На сей раз Арнет тоже фыркнула от смеха. Благовоспитанное знамение... вот так и видишь воочию, как юные знамения отвечают урок или сбегают поутру от строгих наставников, чтобы поиграть в шарики.
— Да, кстати, — окликнул Аккарф эльфа, уже стоящего возле открытого окна.
— Да? — обернулся эльф.
— Касательно того человеческого ритуала, который именуется политикой, — невинным тоном произнес король. — Ты зря прибеднялся. Я был неправ. Все-таки для знамения ты в нем разбираешься очень даже неплохо. Если когда-нибудь в Окандо возведут храм политики, ты займешь в нем место Верховного предстоятеля. Обещаю.
Эльф содрогнулся.
— Свет и Тьма сохрани! — выпалил он с неподдельной искренностью, перескочил через подоконник и исчез в вечерних сумерках.
Шеррин не могла бы с уверенностью сказать, спит она или нет. Не сон и уж тем более не бодрствование — ясные волны забытья, высокий прибой, уносящий все ее мысли, будто лодку... лодка может покориться волне или противоборствовать — но не отказаться от волны, не взлететь вверх и, размахивая веслами, устремиться к берегу... а кому он нужен, этот берег?
Уснуть не получалось, толком проснуться — тоже. И припомнить нынешний день, поймать минувшие мгновения... нет, как ни старайся, а все равно они остаются неуловимыми — трепещут на ветру, шелестят, а в руки не даются, осыпаясь осенними листьями, легкие, яркие, разноцветные... и каждый лист — это карта мира... совсем какого-то другого мира, поймай листок, поймай только, вглядись пристальнее — и войдешь... их много, этих миров, и каждый шелестит-шепчет что-то свое... и Шеррин летит по ветру вместе с ними, вместе с дымом костра, вместе со смехом, вместе с непонятными ей словами эльфийской речи... и другими, человеческими, понятными... вот только звучали они как-то совсем иначе, нежели она привыкла — будто несли в себе другой, потайной смысл, и этой тайны она не знала... а в то же самое время незнаемая тайна была внятна Шеррин, как ее собственные мысли — а может, это и были ее собственные мысли?
Все слова те же — и не те же... ведь ее и прежде спрашивали, нравится ли ей Найлисс — так почему же она ответила сегодня совсем по-другому? Потому что ее никогда не спрашивали об этом, уплетая в компании эльфов охотничьи колбаски с пылу, с жару?
— Вам нравится Найлисс? — осведомился Лерметт, дуя на горячую колбаску.
— Очень, — твердо ответила Шеррин и добавила неожиданно для самой себя, — Он не пахнет розами.
Если кому ее ответ и показался странным, виду никто не подал.
— Найлисс пахнет жасмином, — улыбнулся Лерметт.
— Летом — наверняка, — мечтательно вздохнул один из эльфов. — Хотел бы я приехать сюда летом. Вот бы, наверное, странно — вроде как уехал из Долины, а вроде как и нет. Места кругом незнакомые, а жасмин цветет, как дома...
— Осень в Найлиссе пахнет яблоками, — сказала эльфийка, сидевшая рядом с королем.
— Не только, — усмехнулся самый младший с виду эльф с такими веселыми глазами, что на сердце невесть почему делалось легко. Звали его Лэккеан, и его имя запомнилось Шеррин сразу — может, оттого, что он чем-то неуловимо напоминал принца Орвье, а его она от души жалела. — Осень людей пахнет сеном.
Шеррин не поняла, отчего эльфы засмеялись, а та, что сидела возле короля, прикусила губу. Вроде Лэккеан ничего такого не сказал?
— Еще как сказал, — пояснил Лоайре, предварительно выдав Лэккеану дружеского тычка в бок. — У нас сено постилают новобрачным.
Ниест, самый молчаливый их всех, и теперь ничего не примолвил — только глаза его чуть приметно затуманились на мгновение.
— В краю вечного лета сену взяться неоткуда, — улыбнулась одна из девушек. — Для нас это редкость — запах сена, свежескошенной травы...
— И весенних почек, когда листья только-только проклюнулись, — тоном знатока заявил неугомонный Лэккеан.
Запах весенних листьев, талой воды, только что срезанного лозняка... сладость и горечь аромата палых листьев... а дорожная пыль, оказывается, пахнет ванилью — чуть-чуть, еле заметно, совсем едва — но если остановиться посреди дороги и замереть на мгновение... у Шеррин кружилась голова, как если бы все это половодье запахов и в самом деле обрушилось на нее разом, мощное и бестелесное, и ее собственное тело словно позабыло собственную тяжесть, и она летела вместе со всеми, смеясь и удивляясь, как и они.
А потом Лерметт сказал что-то по-эльфийски. Слова были незнакомыми, но вот смысл их Шеррин поняла преотлично. Похоже, на всех языках слова: «Ну, как, все в порядке?» — произносятся с одной и той же интонацией.
— Даже лучше, — ответствовал Эннеари, появляясь откуда-то у Шеррин из-за спины. — Потом расскажу. Тебе понравится. — Он опустился на траву и подогнул колено, устраиваясь поудобнее. — Дайте мне тоже колбаску. Или вы уже все съели?
Сердце у Шеррин бухнуло, замерло, а потом забилось часто-часто. Нет, она помнила, что Эннеари, едва успев бегло познакомить ее с остальными эльфами, ушел разбираться с ожерельем, помнила... но отчего-то забыла. Конечно, он ушел и вот только теперь вернулся — так отчего же ей кажется с такой непреложной несомненностью, что он никуда не уходил? Что — да, он ушел, но каким-то непостижимым образом все время был здесь, возле этого костра? Почему ей кажется, что он смеялся вместе со всеми, что она слышала его голос и говорила с ним... что
Захваченная этим странным двоением реальности, Шеррин упустила тот миг, когда разговор перестал быть общим — словно из него выдернули скрепляющую нить, как из бус, и он раскатился на отдельные бусины. Одной из таких бусин была тихая беседа короля и сидящей рядом девушки — до того, как Эннеари окликнул... Шеррин так толком и не поняла, кого из них.
— Лериме, — вполголоса произнес Эннеари — и на его оклик обернулись оба.
На сей раз загадка так и осталась загадкой — никто не объяснил Шеррин, отчего растерялся король, а девушка, та и вовсе откровенно смутилась. Но странность эта явно что-то значила — а иначе отчего бы Эннеари внезапно покраснел, да так, что склонил голову, пытаясь скрыть прихлынувшую к щекам кровь?
— Арьен! — воскликнула девушка... Илери, вот как ее звали — тогда Шеррин никак не могла вспомнить, а теперь само возникло откуда-то.
— Мне и в голову не приходило, что ближняя ветвь у вас одна и та же, — хрипло пробормотал Эннеари, все еще не подымая головы.
Шеррин было невыносимо больно видеть его смятение, и она, желая отвлечь Эннеари, намеренно окликнула его по имени, которым назвала его та эльфийка — Арьен — окликнула... и сама внезапно
