— Эй вы, интеллигенция, к вам обращаюсь! Где Шандор? Онемели? Оглохли? Все слова растратили и решили пулями разговаривать? Ладно! И у нас есть они, пули…
С наступлением темноты уже ни на мгновение не прекращалась стрельба. Стреляли там и тут из автоматов. Тарахтели пулеметы. Взрывались гранаты. Пылали костры из красных знамен и флагов на бульваре Ленина. Пожарные машины с грохотом и звоном понеслись по городу. Тревожно затрубили на Дунае пароходы.
Открытые грузовики с вооруженными солдатами спешили в центр города. Но они не скоро пробились туда сквозь плотные колонны демонстрантов. На бульваре Хунгария, на площади Маркса, у входа на улицу Байчи Жилинского, на площади Кальвина в кузова машин полетели трехцветные флажки, плакаты, горящие факелы. На улице Ракоци солдаты были разоружены, и демонстранты начали брататься с ними.
А на окраинах не затихали выстрелы.
Едва пробивался на улицы Будапешта голос какого-то генерала из министерства внутренних дел, выступающего по радио:
— Безответственные элементы, хулиганы и прожженные авантюристы провоцируют на улицах Будапешта беспорядки, пытаются превратить мирную демонстрацию молодежи в погромную. Граждане! Не поддавайтесь на провокации! Министерство внутренних дел призывает всех трудящихся Будапешта немедленно разойтись по домам.
Вещающие громкоговорители забрасывались камнями и умолкали. С фронтонов министерских зданий срывались красные звезды.
На государственных флагах, там, где был герб Венгерской Народной Республики, зияли рваные дыры.
Около Дома радио с каждым часом росла толпа. Еще ранним вечером в радиовещательную студию пыталась проникнуть большая группа демонстрантов. Требовали передать в эфир четырнадцать пунктов программы кружка Петефи. Солдаты войск АВХ сдержали первый натиск. Вторая и третья волна штурма вынудили охрану забаррикадироваться в здании. «Демонстранты» били окна, метали камни, стреляли, а солдаты молчали: не поступил приказ свыше открывать ответный огонь. Среди охраны уже были убитые, штурмовики овладели кое-какими комнатами в нижнем этаже, внутренний двор радиоцентра кишел жаждущими крови молодчиками, а приказа все нет. Есть оружие, есть патроны, есть ненавистный опаснейший противник — ударный отряд контрреволюции, а приказа… Кто-то из молодых офицеров, избитый камнями, заплеванный, боясь кровавой расправы самосудчиков, покончил жизнь самоубийством.
Беспрестанный звон стекол, каменный гул, крики, вопли толпы, штурмующей радиоцентр, треск автоматов, взрывы гранат.
Ни одной пули в ответ. И только после полуночи был получен приказ отразить атаку погромщиков. Сразу же, с первыми ответными выстрелами солдат АВХ, по городу полетела страшная весть, пущенная «людьми закона Лоджа»: русские убивают мирных демонстрантов, молодых венгров.
И вскоре заработал тяжелый пулемет «людей закона Лоджа», установленный в самом верхнем этаже Национального музея, в окне, выходящем в парк, расположенный напротив бокового фасада Дома радио. Обязанности пулеметчика выполнял Ласло Киш. Он обрушил нежданный, внезапный прицельный огонь на солдат, залегших в кустарнике на подступах к главному зданию Дома радио. Из двадцати человек ни один не поднялся.
Солдаты, охранявшие непосредственно вещательную студию и аппаратные, ответили огнем на огонь, задержали толпу мятежников, хлынувшую во двор.
Всю ночь не утихал ожесточенный бой в Доме радио и вокруг него. «Мирные демонстранты» оказались хорошо подготовленными штурмовиками. Стало ясно, что совершена попытка вооруженного переворота.
И тогда правительство обратилось за помощью к советским войскам, расположенным в Венгрии согласно Варшавскому договору.
Советские танки вошли в Будапешт и заняли стратегические позиции — перекрестки больших магистралей, мосты на Дунае, — блокировали площади.
В эту смутную ночь и появился на горизонте Имре Надь, большой, грузный, широколицый, ушастый, с толстыми кайзеровскими усами, с мясистыми губами, шестидесятилетний человек.
Правительственное радио объявило, что Имре Надь назначен министр-президентом, то есть председателем Совета Министров и министром иностранных дел.
Все черные патеры Будапешта, негласные полномочные представители папы римского, бодрствовали в эту ночь на 24 октября. И все католические церкви Будапешта, полные бдящих правоверных, затрезвонили в колокола, бешено приветствуя воскресение «Большого Имре».
Затрезвонили и в Риме, и в Вашингтоне, всюду, куда уходили корни контрреволюции. «Сильные мира сего» сразу и за тридевять земель почуяли в Имре Наде своего министр-президента.
Эйзенхауэр позже сделает заявление, мгновенно облетевшее земной шар. Айк приветствовал «борцов за свободу» и поклялся молиться за них богу. Одновременно он пообещал путчистам от имени правительства США самую широкую помощь.
Владыка католического мира Пий XII прислал «гвардейцам», проливающим в Будапеште кровь, свое высочайшее пастырское благословение.
Радостно всполошились боннские министры во главе с доктором Аденауэром.
Министр внутренних дел Австрии Гельмер призвал жителей пограничных районов своей страны с братской нежностью встречать беженцев из Венгрии: «Помогайте беженцам. Давайте им одежду, пищу, деньги. Давайте, не жалея».
Радио всего буржуазного мира, от Рейкьявика до Буэнос-Айреса, разнесло весть о том, что в Венгрии разразилась революция и что ее руководители пока неизвестны, находятся в подполье.
Известны!
Несколько позже вице-президент США Ричард Никсон, давно мечтавший повернуть колесо истории вспять, устремился на венгерское направление. Это он, обосновавшись под боком раненой, истекающей кровью Венгрии, в нейтральной Вене, собирал разбитую тайную армию «Бизона», устраивая ее до поры до времени в «тихую гавань», чтобы в недалеком будущем снова бросить на большую дунайскую равнину, разжечь потухающий костер-контрреволюции. В свите вице-президента Никсона официально, не маскируясь находился всем известный босс американской разведки генерал Доновен, когда-то, в период второй мировой войны, управлявший всей стратегической секретной службой США. Ричард Никсон и его окружение выслушивали личные доклады будапештского особо усполномоченного Си-Ай-Эй,[8] неоднократно пересекавшего с этой целью границу Венгрии и Австрии.
Поздний будапештский вечер 23 октября. Дьюла Хорват, его друг Ласло Киш, Шандор бачи и Каталин, удрученные, одни искренне, другие фальшиво, стояли у раскрытого окна темного «Колизея» (выключили свет, так безопаснее) и смотрели на улицу. Внизу, в каменном ущелье, еще текла людская река. Взбудораженные, на грани паники, демонстранты расстроенными рядами возвращались с парламентской площади. Самодельные смоляные факелы или просто тряпки, намотанные на палки, смоченные бензином, керосином или машинным маслом, пылали, трещали и дымили над их головами. С соседних улиц доносился грозный гул танков. Выстрелы и взрывы около Дома радио дополняли мрачную симфонию этого вечера.
— Кровь на улицах Будапешта!.. — закричал Дьюла Хорват и заплакал.
— Я же говорил!.. — Ласло Киш поднял склоненную голову друга, кулаком вытер слезы на его щеках.
Дьюла неистово подхватил вопль Мальчика:
