вот и замерз сдуру. — Произнеся эти слова, Валентин грустно улыбнулся. — Я и так уже три ночи не сплю. Но до наступления весны мне не выдержать. — Он вновь улыбнулся.
— А ты вот что сделай, Михайла… — Дед Влас на короткое время замолк, прикидывая в уме, судя по всему, возможные варианты выхода из сложившейся ситуации. — Ты сходи к нашему губному старосте. Всего ему не рассказывай, а скажи ему, что охотятся на тебя какие-то людишки. Ты, мол, и сюда-то приехал, чтобы спрятаться от них. Так что ежели найдут тебя мертвым, пусть даже без признаков насилия, пусть даже просто замерзшего, то пусть знает, что тебя убили. И убили, как ты думаешь, не без помощи Ермила, ибо прислан он сюда тебя охранять и наказ от твоего батюшки имеет глаз с тебя не спускать.
— А он меня умалишенным после таких слов не посчитает?
— Не беспокойся, не посчитает. А чтобы не удивлялся — кто такой, мол, и откуда, ты ему поклон от меня передашь. Доброй черной юфти на две пары сапог для него и красного сафьяну на сапожки для жены.
— Это ж взятка, дед Влас!
— Какая ж это взятка, дурной? Это просто поклон от меня, чтоб губной староста знал, что ты мне не чужой. Взятка — это когда ты просишь, чтобы он для тебя что-то противозаконное сделал. А ты разве просишь этого?
— Нет.
— Вот. После этого придешь к Ермилу и сообщишь ему, что был ты у местного губного старосты и предупредил его. Замерзнешь ли ты, иль поскользнешься и голову проломишь, или просто исчезнешь куда, то виноват в этом Ермил. Он хочет твоей смерти. Так ему и скажи — случись что со мной, губной староста тебя, Ермил, убийцей считать будет.
— Дед Влас, так он тут же к губному старосте побежит и просто перекупит его. Он ведь может и десять рублей дать, и двадцать…
Дед лишь покачал головой на это его замечание.
— Деньги, конечно, хорошие, слов нет. Но не возьмет их у него губной староста и говорить с ним не станет. Ты сам посуди, Михайла, как же он может мзду взять, если он от народа и народом же на это место выбран?
«Эх, нам бы в двадцать первом веке такую убежденность в человеческой порядочности и таких людей, как этот губной староста», — подумал Валентин и не стал разубеждать деда Власа в его вере в человечность и неподкупность народных избранников. Другие времена, другие песни.
Валентин так и поступил, как посоветовал ему дед Влас.
— Меня к губному старосте послали, вот это передать, — сообщил он своим сторожам, подскочившим к нему, едва он вышел из сарая. — Айда со мной.
Не заподозрив никакого подвоха, охранники сопроводили его до местного околотка и обратно. Губной староста превзошел даже самые смелые ожидания Валентина. Парнем он оказался хватким, из тех, о ком говорят: «Палец в рот не клади». Валентина он понял буквально с полуслова.
— Ступай смело по своим делам, Михайла, — напутствовал он уходившего Валентина. — И волос с твоей головы не упадет, я тебе это обещаю.
От губного старосты Валентин вернулся к Власу.
— Договорился? — поинтересовался тот.
— Договорился, — ответил ему повеселевший Валентин.
— Неизвестно, сколь ты у меня пробудешь…
— Пока не сбегу. — Валентин ухмыльнулся. Теперь он был уверен, что и на этот раз выскользнет из- под твердой руки Мудра.
— Неволить тебя не могу, поступай, как хочешь. Хочешь — учись ремеслу, хочешь — просто приходи сюда да дурака валяй.
— А чего ж не научиться? Время у меня есть. Пока снег не сойдет, никуда не побегу. А учиться я люблю. Так что командуй мной, дед Влас.
Так начался его первый день в Вологде. Закончился же он разговором с Ермилом.
Прибрав к рукам местное кожевенное производство, Мудр Лукич распорядился построить здесь же, в слободе, дом. Вот в этом-то доме и остановились Валентин, Ермил и четверо охранников. Вернулся домой Валентин поздно вечером, запредельно уставший и от непривычной физической нагрузки, и от обилия впечатлений и новой информации.
— Ну что, Михайла, как первый день? — Ермил встретил его слащавой улыбочкой, пытаясь, видимо, изобразить с ее помощью целую гамму чувств: радость, участие, заботу… Но актером, надо признать, он был скверным. — Устал небось? Так мы уже и баньку для тебя истопили. — Здесь он нервно задергал ноздрями, не сдержавшись. — Дух-то от тебя какой тяжелый… Попаришься быстренько, и ужинать сядем. По шкалику водочки пропустим…
— В баню не пойду, — отрезал Валентин. — В бане, бывает, и угорают. Прикажи своим псам, пусть горячей воды сюда принесут, я здесь, на кухне, помоюсь. И… По поводу шкалика, Ермил. Хочу предупредить, чтобы у тебя не было никаких заблуждений на этот счет. Я сегодня был у местного губного старосты и сообщил ему, что меня хотят убить. И если меня вдруг найдут замерзшим, утопленным, зарезанным или удавленным, то это дело рук приказчика по имени Ермил. Даже если всем будет казаться, что это смерть от несчастного случая, пусть он этому не верит. А если я вдруг исчезну без предупреждения из его околотка, то это значит лишь, что Ермил меня убил, а труп мой спрятал.
Во время этой тирады, произнесенной Валентином спокойно, можно даже сказать, равнодушно, приветливая улыбка сползла с лица Ермила, как рисунок на песке, смытый набежавшей волной.
— О чем ты, Михайла? Что-то я не пойму тебя.
— Не прикидывайся дураком, Ермил. Я знаю, что от Мудра ты имеешь задание убить меня здесь и домой труп мой доставить. Расчет у вас на то, что я буду здесь пьянствовать, а ты должен так все подстроить, будто я якобы замерз по пьянке. Так вот, повторяю для непонятливых. Местный губной староста предупрежден, и, случись что со мной, он тебя сразу на плаху потащит.
На этом разговор и закончился. Ермил как-то сразу скис, затосковал. Все же он обычный торгаш, а не хладнокровный киллер. Ужинал Валентин в одиночестве. Утром Ермил не только не пошел с Валентином на работу, но даже и из комнаты своей не вышел.
В середине дня к деду Власу заглянул губной староста. Поблагодарил за кожу, обменялся с дедом парой дежурных фраз, после чего задал вопрос Валентину:
— Что ж ты мне вчера всей правды не рассказал?
— То есть? — Такая проницательность действительно поразила Валентина.
— Был я сейчас у твоего Ермила. Вот он мне, считай, всю правду и выложил. — Губной староста рассмеялся. — И что Мудр Лукич не родной отец тебе, а отчим, и что есть у него желание от тебя избавиться… Я его маленько припугнул, вот он и потек. Думаю, он тебе теперь зла не сделает. Но ухо держи востро все-таки. Особенно если Ермилу на смену другого человека пришлют. А лучше — беги отсюда. Только, когда побежишь, меня предупреди. Вон хотя бы через деда Власа.
— Не могу пока, стерегут меня.
— Так у сараев это твои барбосы прогуливаются?
— Мои.
— Ничего, — успокоил Валентина губной староста. — Недельки две-три пройдет, поднадоест им это дело, глаз замылится… Самое оно будет для побега.
— Да я хотел дождаться, пока снег сойдет…
— Снег сойдет, распутица настанет. Ни на полозьях, ни на колесах не проедешь. Опять же ждать придется… Ну смотри сам.
А Ермил с того дня запил. Пил неделю. На восьмой день поутру разбудил Валентина. Сам почерневший, опухший до безобразия.
— Я попрощаться, Михайла. Уезжаю я сегодня домой, в Ярославль.
— За новыми распоряжениями? — съязвил Валентин. — Как меня убить да за это не поплатиться?
— Да будет тебе… — Ермил махнул рукой. — Болезнь у меня нутряная. Лечиться буду. Поклеп ты на меня возвел, от того у меня все нутро огнем горит.
