переполняясь гневом, побагровел так, что казалось: еще чуть-чуть — и его хватит апоплексический удар.
— Ты… Ты… Да я тебя… В порошок! — заорал он.
— Ага, — совершенно спокойно ответил ему городовой, — а это Мудр Митряев. Земскому суду стало известно, что вы заключаете сейчас преступную сделку. Суд уполномочил меня проверить это.
Мудр Лукич, перевозбудившийся от столь небывалой наглости, еще не успел и рта открыть, как его опередил Дик Ричардсон.
— Да помилуйте, что ж здесь незаконного? — засуетился он. — Обычная сделка… Вот, сам погляди.
Он достал из кармана договор и протянул его городовому. Тот бегло пробежал бумагу глазами, убедился в наличии подписей и печатей, свернул ее и сунул в свой карман.
— А-а… — только и смог выдавить из себя удивленный Дик.
— Ну все… — наконец-то произнес Мудр Лукич. — Вышвырните их из дома! Охрана, ко мне! — завопил он.
Ричардсоновские люди, хоть и были вооружены в отличие от митряевских, так и продолжали стоять у стеночки, даже не пошевелившись в ответ на этот призывный вопль Мудра Лукича. Митряевские слуги лишь попробовали сделать по полшажочка, как городовые взяли бердыши на изготовку, а самый шустрый из митряевских тут же получил удар бердышом плашмя по голове и разлегся на полу — отдохнуть. За дверью раздался топот ног спешащей на выручку Мудру Лукичу охраны, но один из стражников сразу же занял позицию в дверном проеме. Этого хватило, чтобы желающих попасть в комнату не стало.
— Ай-яй-яй… — Надей покачал головой. — Сопротивление представителям власти…
Как ни странно, но обострение обстановки успокоило Мудра Лукича. Кровь отхлынула от его лица, он полностью взял себя в руки.
— Обыщик, я обо всем этом расскажу начальнику городовой стражи. Ты ж, дурачок, до конца жизни кровью харкать будешь.
— Может быть, — охотно согласился с ним Надей и, не став дальше препираться, шагнул к сундукам с деньгами.
Поддев носком сапога крышку сундука, он отбросил ее, а потом, ухватив сундук с одной стороны, вывернул его содержимое на пол. Внимательно оглядел образовавшуюся кучу серебра и перешел к следующему сундуку. Мудр Лукич напряженно следил за тем, что он делает. Обыщик же таким образом вывернул на пол содержимое второго сундука, за ним третьего и четвертого. И лишь когда на полу образовалась четвертая груда монет, обыщик радостно воскликнул:
— Талеры! Так здесь не просто незаконная сделка, здесь преступление против государства! Эй, вы, подите сюда! — Из-за спин стражников выступили двое мужичков, которых Ермил принял за простых бродяжек. — Видите талеры?
— Видим, видим… — закивали те, как китайские болванчики.
— Какие еще талеры?! — вскричал Мудр Лукич. — Дик, что это значит? Ты положил в сундук талеры вместо рублей?
— Что вы, Мудр Лукич, там нет никаких талеров! Я сам готовил эти деньги!
Мудр и Дик шагнули к сундукам. Городовые чуть расступились, и они теперь собственными глазами могли убедиться, что одна из куч наполовину состоит из талеров.
— Этих в другую комнату. — Надей кивком указал одному из стражников на слуг, до сих пор смирно стоявших у стен.
Пока городовые выводили слуг в соседнюю комнату, Мудр Лукич молчал, напряженно размышляя над чем-то, а потом, сделав шаг в сторону от Дика, заявил:
— Слышь, обыщик, это подстава. Этот вот, — он указал пальцем на Дика, — положил талеры в сундук. Я ж не проверял его содержимого. Взвесили, и все тут. Так все купцы делают.
— Что вы такое говорите? — заныл Дик. — Мудр Лукич, не клал я в сундук талеров. Я не понимаю…
— Клал, клал, — уверенно сказал Мудр. — Это ты с моим пасынком стакнулся! Он спит и видит, как бы меня сковырнуть и до моих денежек добраться! Слышишь, обыщик, это подстава…
— Суд разберется, — равнодушно-весело ответил Надей. — Вяжи их, ребята.
Человеку, даже не то чтобы могущественному, а просто нормальному, по-свойски устроившемуся в жизни, угнездившемуся в ней, знающему все житейские ходы и выходы, кажется практически невозможным оказаться в ситуации, когда от него ничего не зависит. В ситуации, когда оказывается человек в положении перышка, подхваченного могучим ураганом. Ведь у него, у этого человека, в жизни все схвачено, все дорожки проторены и ко всем нужным дверям ключики подобраны. На любой случай, на любую неожиданность имеется соответствующий противоход. В одной ситуации звякнуть Иван Иванычу, в другой — пожаловаться Петру Петровичу, в третьей — приказать Сидор Сидорычу, в четвертой — просто дать денег, кому надо, а в пятой — можно и силушку употребить.
А уж непростому человеку, положим, олигарху какому-нибудь и политику первого разбора, вообще кажется, что они Бога за бороду держат. Но как учит нас история, в том числе и совсем недавняя (хотя уже давно доказано, что история ничему нас не научила, ибо мы не хотим учиться), — сегодня ты живешь в несусветной роскоши, перемещаешь миллиарды долларов с континента на континент, распоряжаешься судьбами целых народов, а завтра ты никто. Пыль лагерная. Или того хуже — окровавленный кусок мяса, терзаемый на площади буйной толпой.
Вот и Мудр Лукич Митряев, если спросить у него: перед кем при встрече он готов склонить голову первым? — ответил бы: «Перед купцом? Ни перед одним. Я всех круче. Дворяне, дети боярские, княжата и князья провинциальные? Шваль! Все у меня в должниках. Пусть первые кланяются, приветствуют меня. Бояре? И их в ту же кучу! Исключение делаю лишь для князей и бояр самого первого ряда, тех, что в Боярской думе заседают. Ну и, само собой, для царя и, пожалуй, патриарха». Вот как ответил бы Мудр Лукич. И в этом не было бы никакой рисовки, одна лишь чистая правда.
Поэтому он не то чтобы представить, но и в кошмарном сне увидеть не мог такой ситуации, когда явится в дом к нему какой-то мелкий обыщик всего лишь с четырьмя городовыми и скрутит его, Мудра Лукича, вместе со всеми его деньгами, людьми, связями и прочим в бараний рог. И не сможет Мудр Лукич противопоставить этой мелкой сошке ни-че-го. Подул ветер, подхватил перышко и понес, понес… Ты думал, что ты скала и любой ураган тебе нипочем? Ан нет. Ты — перышко. Всего лишь перышко.
То, что казалось невероятным, произошло, и Мудра Лукича вместе с Диком доставили в городской суд. И за все это время у одного из самых богатых людей земли Русской не было ни единой возможности, чтобы пресечь творящееся безобразие. «Но в суде все должно быть по-другому, — думалось ему. — Уж там-то обязательно встретится кто-нибудь, кто поможет мне прекратить это издевательство».
Первый, кого увидел Мудр Лукич в большом, просторном зале со сводчатым потолком, был Пров Фролыч, восседавший в судейском кресле. «Точно, — обрадовался Мудр Лукич. — Мы ж его в прошлом году в судьи выбирали!»
Старый Пров был купцом средней руки, дело имел крепкое, но уж несколько лет как передал его сыновьям. Когда же хозяйствовал сам, неоднократно пересекался с Мудром Лукичом и всегда по взаимной выгоде и удовольствию.
— Пров Фролыч, — прямо от входных дверей закричал Мудр Лукич, — ты погляди, что за безобразие здесь творится! Этот вот сукин сын, — он мотнул головой в сторону Надея, — посмел меня повязать и в суд приволочь! Вели сообщить начальнику городовой стражи, чтобы он своих псов на цепь посадил!
— Подсудимый, — ледяным голосом ответил старый Пров, — ко мне надо обращаться «господин излюбленный[11] судья» либо же «ваша честь». Здесь же не безобразие творится, а честной суд. Городовые, проведите обвиняемых на их место!
Если бы Мудра Лукича огрели дубиной по голове, у него в глазах потемнело бы, наверное, и то меньше, чем после этих слов старого Прова. Поэтому все, что происходило следующие полчаса, когда его усадили на место и судья, невнятно бубня, открывал заседание, представлял целовальников[12], дьяка, записывающего дело, и подсудимых, Мудр Лукич наблюдал словно сквозь густую пелену тумана.
В себя Мудр Лукич пришел, когда судья уже опрашивал наглого обыщика. Ничего нового от него Мудр
