- Яков Андреевич! - раскрыл он свои объятия и вылез из-за стола. Какими судьбами? Да кто бы мог подумать? - разливался Медведев соловьем.
- Да все по тому же делу, - напомнил я.
- По какому такому делу? - сморщился Лаврентий Филиппович.
Я вздохнул:
- По делу масона Виталия Строганова, который бросился с Исаакиевского моста.
- Ах, да, - Лаврентий филиппович расплылся в улыбке, и его холодные, светло-голубые глаза немного смягчились. - Все трудитесь, - добавил он. Аки пчелка!
- Тружусь, - согласился я. - Как дело-то продвигается?
- А никак, - ответил надзиратель, подошел к окну и захлопнул форточку. - Дует, - поежился он.
- Объясните! - потребовал я, начиная понемногу выходить из себя.
- Закрыли мы это дело, - зевнул Медведев. - Самоубийство, оно самоубийство и есть!
У меня от удивления даже глаза округлились. Сколько я знаю Лаврентия Филипповича, а все еще никак не привыкну к его выкрутасам!
- Так вы же сами... - начал было я, а потом рукой махнул. - Да ладно! О чем уж тут говорить?
- Хорошо, - согласился Медведев. - Мы-то с вами знаем, что мальчишку с моста сбросили. Но кому от этого легче? Доказательств все равно в наличии нет. Так зачем же перечеркивать работу полиции? - Лаврентий Филиппович пожал плечами. - Я вам идейку подкинул, ну и довольно, - продолжал распыляться он. - Дальше-то дело ваше, вы только в нем и заинтересованы, да ваше братство.
Я удивился, обычно Медведев в общении со мной такую непочтительность себе никогда не позволял. Что это с ним? Или встал не с той ноги?
- Лаврентий Филиппович, что это с вами сегодня произошло? полюбопытствовал я. - Не узнаю своего добрейшего надзирателя!
- А! - махнул он рукой. - Это все нервы! Не обращайте внимания! С супругой сегодня с утра повздорили, вот и весь день наперекосяк пошел.
Я и представить себе не мог подобной зависимости от женщины! Подумав об этом, я невольно вообразил себе мою зеленоглазую русалку.
'Mon dieu! - я ужаснулся. - Она же агент мальтийцев и влюблена в Анатоля Елагина, орденского бальи!'
Это был один из тех редких случаев, когда я упомянул имя Господа Бога всуе.
- Так зачем же я вам понадобился? - осведомился Медведев, снова усаживаясь за свой покосившийся письменный стол.
- Мне просто необходимо узнать от вас один адресочек, - ответил я. Некоего Аристарха Пахомовича, - я его фамилию выведал еще на прокофьевском вечере, все у того же, знакомого мне корнета, проявив изрядную дальновидность. Не понравилось мне упоминание о том, что начальник каких-то военных поселений пытался с собой покончить из-за растраты. Ведь бывает иногда, что самоубийцы и вешаются!
Я сказал надзирателю фамилию, и Лаврентий Филиппович покинул меня, оставив на некоторое время одного в кабинете. У меня же из головы не шла история с Ковчегом, из-за которого и разгорелся этот сыр- бор. Интересно, какого из двух херувимов собирались передать палестинцы в наше орденское владение?! И кого изберут его почетным хранителем?
И снова мне вспомнилась Лидия и ее откровенное послание к Анатолю Елагину, столь опрометчиво ею оставленное без присмотра. Неужели графиня Полянская не догадалась, что оно побывало в моих руках? А если все-таки она догадалась?! При этой мысли мне делалось как-то не по себе, и где-то в заоблачных далях замаячила золотая клетка, предсказанная мне Мирой. И что-то подсказывало мне, что она ожидает меня в имении Анатолия Дмитриевича.
- Сирена! - я усмехнулся, а голос графини и впрямь был зовущим, манящим в райские кущи наслаждения. Прозрачные глаза завораживали.
Я отмахнулся от этих мыслей, словно от наваждения.
В недавнем прошлом мне самому довелось отречься от личного счастья, и я никогда не жалел об этом.
- Лидия, - прошептал я еле слышно, словно пробуя это имя на вкус, и снова усмехнулся. Я вполне допускал, что женщина эта вероломна. Вернее, я почти и не сомневался в ее коварстве. Но что-то заставляло меня уповать на иное.
Механически я коснулся пантакля у себя на груди, и почувствовал, как гулко забилось сердце у меня под рукою.
Вернулся Лаврентий Филиппович.
- Вот, - он протянул мне листок бумаги с адресом господина в пенсне.
- Благодарю покорно, - сказал я Медведеву и распростился с ним на неопределенное время.
Дожидаясь меня, мой кучер слегка задремал на козлах кареты. Я растолкал его и распорядился двигаться в сторону Чернышева переулка.
- Яков Андреевич Кольцов? - удивился Аристарх Пахомович. - Что-то не припомню!
- Мы встречались с вами на рауте у господина Прокофьева, - напомнил я ему.
- Постойте-постойте, - хозяин наморщил лоб, напрягая память. Лицо-то у вас, конечно, знакомое, - проговорил он, сощурив и без того узкие, дальневосточные глаза. Я понял, что Аристарх Пахомович меня так и не вспомнил. - У вас ко мне какое-то дело? - поинтересовался он.
Я присел на диванчик, положил ногу на ногу и с серьезным видом сказал:
- Дело это довольно деликатное.
Аристарх Пахомович поправил пенсне и глубокомысленно произнес:
- Я вас очень внимательно слушаю.
- Я разыскиваю одного человека, - начал я. - Но мне, к сожалению, до сих пор не известно его имя.
- Я не совсем понимаю...
- Не удивляйтесь, - попросил я хозяина. - Вам знаком этот человек, и вы, как бы это выразиться помягче, - я замолчал, подыскивая подходящее слово. - Не слишком о нем лестного мнения!
- А вам-то откуда это известно? - изумился он. - Мы же с вами практически не знакомы.
- Догадываюсь об этом, - произнес я, нисколько не смутившись. - Вы обронили о нем несколько слов на вечере у Прокофьева.
- Так вы имеете в виду?.. - Аристарх Пахомович залился краской.
- Вот именно, - я кивнул. - Того самого казнокрада, которого вы, с вашей высокой нравственностью, так ненавидите!
- Ну что вы, - растерялся Аристарх Пахомович. - По-моему на рауте я чересчур разошелся.
- Так или иначе, - попытался я его подбодрить, - но дело это прошлое. - Как фамилия этого неудавшегося самоубийцы?
- Но вам-то он зачем?! - возмутился хозяин.
- Я же говорил, что это деликатное дело, - ответил я. - Мне просто необходимо встретиться с этим человеком.
- Ну ладно, - сдался Аристарх Пахомович. Он взмахнул рукой, словно большим крылом, и зашагал по комнате взад-вперед. - Его фамилия - Гушков, выдавил из себя хозяин. - Но я абсолютно не хочу о нем разговаривать!
- Он вам чем-либо навредил? - поинтересовался я.
- Мне лично - нет! - ответил Аристарх Пахомович. - Если не считать того, что я теперь на глаза к Прокофьеву показаться не смогу. - Впрочем, мне скорее пристало винить свой длинный язык, чем этого вора.
Фамилия показалась мне знакомой, однако я не был ни в чем уверен. В царствование Александра Благословенного стало принято не включать свои имена даже в тайные списки лож. Иногда масоны записывались и под вымышленными именами.
- А как его зовут, вам ваш камер-юнкер не говорил? - осведомился я, выпрямив ноги, которые затекли.
