- Тогда я буду просить вас лишь об одном, - сказал Юкио Хацуми.
И я уже знал, о чем он меня попросит. Не зря я считал Кинрю своим ангелом-хранителем!
- Я просто обязан сопровождать вас! - воскликнул мой золотой дракон, скомкав в своих руках, и без того измятый, журнал.
- Я не могу взять тебя с собой, - сказал я безрадостно. - Полянская может заподозрить что-то неладное, - добавил я.
- Вы могли бы представить меня своим слугой, - настаивал Юкио Хацуми.
- Но это опасно! - воскликнул я, мне вспомнились Мирины предсказания. Что там она говорила о клетке? Я жертвовал своей жизнью во имя клятвы и долга! Но разве я мог подвергнуть японца такой опасности? Во имя чего рисковать Кинрю?! - Как бы вы ни старались, Яков Андреевич, я все равно отправлюсь за вами, - не отставал японец. И у меня не было оснований ему не верить.
- Я уже жалею, что проговорился тебе, - ответил я грустно. - А впрочем, как знаешь, - махнул я рукой. - Жизнь-то твоя! Вот и распоряжайся ею, как хочешь!
- Ну вот и славно! - обрадовался Кинрю. - Пожалуй, я отправлюсь упаковывать вещи, пока вы, Яков Андреевич, не передумали!
- Не спеши! - предостерег я его. - Вдруг еще графиня не согласится?
- Она же сущий ангел! - лукаво усмехнулся Кинрю, полностью уверенный в своей победе.
Я поднялся с канапе и велел заспанной Саше в длинном ситцевом платье, перевязанном атласной лентой под грудью, сварить крепкого кофе и принести его в кабинет.
Видимо, мне не давали покоя воспоминания о встрече в кофейне.
Кинрю поднялся к себе, я же отправился в кабинет, прихватив с собой канделябр с тремя свечами. Открыл свой тайник и достал из него исписанную тетрадь. Я должен был исповедаться в чувствах, внушенных мне этой женщиной. Но мысли путались и никак не хотели ложиться на бумагу из-под пера. Рука сама собою чертила в тетради розу. Разозлившись на себя, я захлопнул дневник.
В дверь постучали, на пороге возникла Саша с серебряным блестящим подносом в руках. На нем дымился кофейник и красовалась миниатюрная китайская чашечка.
Я снова окинул ее взглядом и подивился чудачествам Миры, нарядившей крестьянскую девушку, вытребованную мной из Кольцовки, в это несуразное платье.
Я взял из рук Саши поднос и поставил его на столик. Девушка ушла, оставив меня наедине с моими невысказанными мыслями. Что же сулит мне завтрашний день? Но почему-то не было страшно, представлялись глаза Полянской. Их я и видел всю ночь во сне.
Утром прощались с Катей, и в полдень выехали на кладбище. День выдался ясным и на редкость теплым. Мира держалась стойко, но то и дело на глаза ее набегали слезы. Однако плакала она молча, не по-женски. Кинрю поддерживал ее под руку. У нас с ней по-прежнему отношения были натянутыми, и я старался как можно реже попадаться ей на глаза, чтобы не усугублять и без того неприятную ситуацию. Я сомневался, что смогу оказать ей какую-то поддержку. В итоге мы отправились провожать Катюшу в отдельных экипажах. Пожалуй, такая размолвка между нами приключилась впервые с тех самых пор, как я помог ей бежать из Индии.
Кортеж у нас получился скромный, всего-то несколько крытых экипажей. В трех каретах уместилась вся челядь, которую, по настоянию Миры, мы взяли с собой.
Когда опускали гроб, Мира что-то прошептала на своем языке, но не заплакала. Я подумал, что она читает ритуальные ведические молитвы, потому как индианка почти не расставалась со своими книгами Вед.
Я подошел к ней и сжал ей руку. Мира не выдернула ее, и я понял, что мы с ней все-таки помирились.
У одной из кладбищенских оград я заметил знакомую фигуру.
'Грушевский!' - изумился я мысленно. Он тоже меня увидел и поспешил ко мне. Я велел своим спутникам возвращаться без меня, а сам остался на кладбище, чтобы переговорить с моим братом.
- Яков Андреевич! - приветствовал он меня. Нам не надо было обмениваться тайными знаками, чтобы узнать друг друга.
- От всего сердца рад вас видеть, Игорь Дмитриевич! - ответил я. Что-то случилось?
Игорь Дмитриевич Грушевский был тем самым ритором, который участвовал в посвящении Строганова в ученики. У меня мелькнула надежда, что он что-то знает об этом деле. И, похоже, я не ошибся, потому как он первым завел речь о Виталии.
- Яков Андреевич, - сказал Грушевский. - Я знаю о вашем предназначении, а потому считаю себя обязанным просветить вас касательно одного вопроса, который, возможно, и покажется вам неважным.
- Что вы имеете в виду? - насторожился я, готовый услышать самые невероятные вещи.
Грушевский откашлялся и заговорил:
- Недавно у меня состоялся разговор с Иваном Сергеевичем, из которого я узнал, что из орденского архива пропали очень важные документы. И что в этом деле замешан Строганов, - он бросил на меня вопрошающий взгляд, словно бы ожидая подтверждения.
- Совершенно верно, - ответил я. - Расследованием этой истории я и занимаюсь в настоящее время.
- Кутузов сказал мне, что было украдено еще и другое письмо, которое Строганов якобы передал на хранение своей невесте, и которое будто бы предназначалось вам. Это так? - осведомился Игорь Дмитриевич.
Я кивнул.
- Ну так вот, - продолжил Грушевский. - Незадолго до смерти, Виталий что-то говорил мне об этом.
Я весь обратился во внимание.
- Что именно, Игорь Дмитриевич? Это очень важно!
- Что у него возникли какие-то подозрения, и он отразил их в своем послании, - ответил ритор. - Но дело не в этом!
- А в чем же? - я недоумевал.
- В том, что я упомянул, где хранится это письмо в разговоре с одним из кровельщиков.
- Очень интересно, - пробормотал я себе под нос. Кровельщиком обычно назывался брат, охраняющий вход в масонскую ложу. Но эту должность могли занимать и несколько человек. К тому же ни одного из привратников я не знал в лицо.
- Как его имя? - осведомился я.
- К сожалению, его подлинное имя мне неизвестно, - ответил вития. Но в Ордене его нарекли братом Алавионом, - добавил он.
- Вы не сказали об этом Кутузову? - осведомился я.
- Сказал, - ответил Грушевский. - Но он не мог отменить из-за этого своей срочной поездки, - проговорил Игорь Дмитриевич многозначительно. - И посоветовал мне обратиться непосредственно к вам, - добавил он. - К тому же и брат Алавион тоже исчез.
Последние слова ритора прозвучали не слишком утешительно.
- Вы правильно поступили, что обратились ко мне, - сказал я ему в ответ.
- Яков Андреевич, - обратился ко мне Грушевский. - Сегодня вы будете на приемном собрании? Около двух часов состоится посвящение одного из товарищей в степень мастера. Желательно ваше присутствие, - добавил он.
Я задумался, поначалу в мои планы не входило в ближайшее время участвовать в какой-либо орденской работе, но неожиданные обстоятельства все-таки заставили меня изменить свое мнение. Теперь мне во что бы то ни стало требовалось добраться до орденского архива, чтобы получить доступ к летописи, в которую заносились некоторые биографические сведения о посвящаемых. Я надеялся, что мне удастся раздобыть кое-какую информацию о брате Алавионе. По крайней мере, я желал получить доказательства того, что я двигаюсь в правильном направлении.
- Буду, - ответил я.
В этот момент на горизонте показалась еще одна траурная процессия, и мы с Грушевским расстались.
