тут причина? Может быть, это не просто легкие неурядицы, связанные с привыканием, как предположила Бригитта? Мне кажется, что поводом, который наконец побудил меня обратиться к Маргарет за разъяснениями, был гольф. После всех этих долгих месяцев, а то и лет, что я провел на великолепном здешнем поле, изучая его маленькие хитрости и подначки (сколько раз мой мяч улетал в воду на коротком одиннадцатом перегоне!), уже не могло остаться никаких сомнений: я освоил эту игру в совершенстве. Однажды я прямо так и сказал Северьяно, моему бессменному мальчику: «Я освоил эту игру в совершенстве». Он согласился, и только потом, между обедом и сексом, я вдруг начал вдумываться в свои слова. Моим первым результатом было 67 ударов; затем я стал заканчивать партии все быстрее и быстрее. Еще недавно я стабильно делал не более 59 ударов, а теперь, под безоблачным небом, уверенно шел к 50. Моя техника гона абсолютно изменилась, драйвером я без труда посылал мяч на 350 ярдов, а паттером клал его точно в лунку – он падал туда, словно притянутый магнитом. Я предвкушал, как доведу счет до сорока, потом – вот он, ключевой психологический момент – возьму барьер на отметке 36, то есть в среднем по два удара на лунку, затем пойду вниз к 20. Я освоил игру в совершенстве, подумал я и повторил про себя последние слова: в совершенстве. На самом деле, покато я его еще не достиг, но предел моим успехам поставлен. В один прекрасный день я закончу партию за 18 ударов, угощу Северьяно выпивкой, отмечу свое достижение осетром с чипсами, а потом сексом – но что дальше? Разве кто-нибудь, пусть даже здесь, способен закончить партию в гольф за 17 ударов?
В отличие от Бригитты, Маргарет не являлась на вызов, если подергать шнурок с кисточкой; о встрече надо было договариваться по видеофону.
– Меня беспокоит гольф, – начал я.
– Вообще-то это не моя специальность.
– Неважно. Понимаете, когда я сюда попал, я заканчивал партию за шестьдесят семь ударов. А сейчас уже приближаюсь к пятидесяти.
– Ив чем же тут проблема?
– Чем дальше, тем лучше я играю.
– Поздравляю вас.
– И когда-нибудь я наконец пройду все поле за восемнадцать ударов.
– Вы чрезвычайно самоуверенны. – В ее словах мне послышалась издевка.
– Но что мне делать потом? Она помедлила.
– Может быть, стараться заканчивать за восемнадцать ударов каждую следующую партию?
– Это не годится.
– Почему?
– Не годится, и все.
– Но наверняка ведь есть много других полей...
– Это дела не меняет, – прервал ее я; боюсь, что мои слова прозвучали грубовато.
– Но вы можете заняться каким-нибудь другим спортом, правда? А потом, когда надоест тот, вернуться к гольфу.
– Но это дела не меняет. Когда я закончу партию за восемнадцать ударов, гольф исчерпает себя.
– Есть масса других видов спорта.
– Они тоже себя исчерпают.
– Что вы каждое утро едите на завтрак? – По тому, как она кивнула после моего ответа, я понял, что она и раньше все это знала. – Вот видите. Каждое утро одно и то же. Завтрак-то ведь вам не надоедает.
– Нет.
– Ну и относитесь к гольфу так же, как к завтраку. Может быть, вам никогда не надоест проходить все поле за восемнадцать ударов.
– Может быть, – с сомнением сказал я. – Сдается мне, вы ни разу не играли в гольф. А потом, есть еще и другое.
– Что именно?
– Насчет усталости. Здесь никогда нс устаешь.
– Вас это огорчает?
– Не знаю.
Усталость мы вам организуем.
– Оно конечно, – ответил я. – Только я уверен, что это будет какая-нибудь приятная усталость. Ничего общего с той жуткой усталостью, от которой помереть хочется.
– А вам не кажется, что вы просто капризничаете? – Ее голос звучал решительно, почти нетерпеливо. – Чего вы хотели? На что надеялись?
Про себя я с ней согласился, и беседа была закончена. Жизнь продолжалась. Эта фраза меня тоже слегка забавляла. Жизнь продолжалась, и я освоил гольф в совершенстве. Еще я занимался самыми разными вещами:
– совершил несколько морских путешествий;
– учился плавать на каноэ, покорять горные вершины и летать на воздушном шаре;
– подвергался всем мыслимым опасностям и уцелел;
– исследовал джунгли;
– присутствовал на судебном процессе (и остался недоволен приговором);
– пробовал быть художником (получалось вовсе не так плохо, как я думал!) и хирургом;
– влюблялся, конечно же, много раз;
– испытал, каково быть последним человеком на Земле (и первым тоже).
Все это не значит, что я бросил делать то, чем занимался с самого начала. Ко мне приходили все новые и новые женщины, и иногда я спал с несколькими сразу; я ел все более редкие и экзотические блюда; я перевстречался со всеми знаменитыми людьми, каких мне удалось откопать в памяти. Повидал, например, всех футболистов, какие только были. Я начал со знаменитых, затем переключился на тех, которые мне нравились, но не были особенно знаменитыми, потом – на средних, потом – на тех, чьи имена я помнил, хотя не помнил, как они выглядят и как играют; наконец я стал заказывать встречи с последними игроками, которых еще не видел, – с противными, неинтересными, грубыми игроками, которые мне ни капли не нравились. Встречаться с ними мне никакого удовольствия не доставляло – в жизни они были такими же противными, неинтересными и грубыми, как на поле, – но я хотел оттянуть тот момент, когда все футболисты кончатся. Потом футболисты кончились. Я снова обратился к Маргарет.
– Я повидал всех футболистов, – сказал я. Боюсь, я и в футболе мало что смыслю.
– И сны мне не снятся, – добавил я жалобным голосом.
– Зачем они вам нужны, – ответила она. – Зачем они вам нужны? Я чувствовал, что она как бы проверяет меня, хочет выяснить, насколько я серьезен. Может быть, все это действительно нечто большее, чем трудности привыкания?
– По-моему, я заслужил объяснение, – сказал я – признаюсь, что это вышло у меня чересчур торжественно.
– Спрашивайте что вам угодно. – Она откинулась на спинку своего рабочего стула.
– Понимаете, я хочу во всем разобраться.
– Похвальное желание. – Она говорила со мной как бы немножко свысока, что-ли.
Я решил начать с главного:
– Скажите, это ведь Рай, так?
– О да.
– А как же воскресенья?
– Не понимаю вас.
– По воскресеньям, – объяснил я, – если не ошибаюсь, потому что я здесь не очень-то аккуратно слежу за днями, я играю в гольф, хожу по магазинам, обедаю, занимаюсь сексом и прекрасно себя чувствую.
– Разве это не... замечательно?
– Я не хочу показаться неблагодарным, – осторожно сказал я, – но где же Бог?
