функционировать до тех пор, пока он нужен его обитателям.
– А кто-нибудь из его обитателей еще жив?
– По-моему, да, но их очень мало.
– Можно мне встретиться хотя бы с одним?
– К сожалению, они никого не принимают. Раньше принимали. Но люди из Нового Рая обычно вели себя как в увеселительном парке с уродцами, показывали пальцем и задавали глупые вопросы. Поэтому обитатели Старого Рая отказались встречаться с ними. Стали говорить только друг с другом. Потом начали вымирать. Теперь их уже совсем немного. Мы им, конечно, ведем учет.
– А они бесплотные?
– Кто да, а кто и нет. Зависит от секты. Тем, кто бесплотен, разумеется, нетрудно избегать встреч с обитателями Нового Рая.
Ну что ж, какой-то резон в этом был. Резон был во всем, кроме самого главного.
– А что вы имели в виду, когда сказали, что другие вымерли?
– Каждому предоставлена возможность умереть, если он захочет.
– А я и не знал.
– Вот видите, тут есть свои маленькие сюрпризы. Неужели вы действительно хотели бы знать все наперед?
– А как они умирают? Накладывают на себя руки? Или вы их убиваете?
Маргарет была заметно шокирована такими грубыми предположениями.
– Боже мой, нет. Я же сказала: у нас демократия. Хотите умереть – умирайте. Просто надо хотеть этого достаточно долго, и тогда оно происходит само собой. Смерть больше не является делом случая или горькой неизбежностью, как было в первый раз. Воля человека для нас закон, вы ведь и сами это заметили.
Я не был уверен, что правильно все понял. Мне надо было пойти и переварить услышанное.
– Скажите, – спросил я, – а эти мои переживания насчет гольфа и прочего – они как, и у других тоже бывают?
– В общем-то да. Люди часто прося! у нас, например, плохой погоды или каких-нибудь неприятностей. Они скучают по неприятностям. Некоторые просят боли.
– Боли?
– Ну да. Вот вы, скажем, как-то жаловались, что у вас не бывает такой усталости, от которой – по вашему же выражению – помереть хочется. Ваши слова показались мне любопытными. Люди просят боли, и не так уж редко. Кое-кто даже настаивает на операции. Не на косметической, а на серьезной.
– И вы соглашаетесь?
– Только если они упорствуют. Сначала мы пробуем убедить их, что желание оперироваться на самом деле обусловлено чем-то другим. Обычно нам это удается.
– А сколько людей используют возможность умереть?
Она посмотрела на меня спокойно, точно призывая не волноваться.
– Да все сто процентов, конечно. Через много тысячелетий, разумеется, если считать по-старому. Но раньше или позже эту возможность использует каждый.
– Так, стало быть, тут все как в первый раз? В конце концов обязательно умираешь?
– Да, но не забывайте, что качество жизни здесь значительно выше. Люди умирают не прежде, чем сами решат расстаться с жизнью. Во второй раз это гораздо более приемлемо, чем в первый, потому что совершается добровольно. – Она помедлила, затем добавила: – Как я уже говорила, мы прислушиваемся к нуждам людей.
Я ее не винил. Не в моих это привычках. Я просто хотел разобраться, как у них тут все устроено.
– Выходит... что даже верующие люди, которые попали сюда затем, чтобы вечно славить Бога... выходит, что через несколько лет, или веков, или тысячелетий они тоже сдают позиции?
– Вы правы. Я говорила вам, что у нас еще есть обитатели Старого Рая, но их число постоянно сокращается.
– А кто начинает просить смерти раньше всех?
– Мне кажется, «просить» – не то слово. Не просить, а хотеть. Ошибок тут не бывает. Если вы достаточно сильно этого хотите, вы умираете – вот главное правило.
– Ага.
– Ну да. А насчет вашего вопроса – боюсь, что раньше всех начинают желать смерти люди, немного похожие на вас. Те, кто хочет заполнить вечность сексом, пивом, наркотиками, гоночными автомобилями и так далее. Сначала они не могут поверить в свое везение, а через несколько столетий не могут поверить в свое невезение. Начинают понимать, что такие уж они люди. Слишком стремятся быть самими собой. Тысячелетие за тысячелетием – и все самими собой. Вот они-то обычно и умирают скорее прочих.
– Я никогда не принимаю наркотиков, – твердо сказал я. Она меня крепко обидела. – И автомобилей у меня всего семь. По здешним меркам это не так уж много. И езжу я, между прочим, довольно тихо.
– Конечно, конечно. Я просто имела в виду общий характер развлечений, понимаете.
– А кто держится дольше всех?
– Что ж, отдельные обитатели Старого Рая оказались весьма твердыми орешками. Молитва помогала им коротать век за веком. А сейчас... да вот юристы, например. Они любят разбирать свои старые дела, а потом чужие. Это может тянуться до бесконечности. Фигурально выражаясь, – быстро добавила она. – И ученые – те тоже крепкий народ. Сидят и читают все книги, какие только есть на свете. И еще обожают спорить о них. Некоторые из этих споров, – она подняла глаза к небу, – длятся тысячелетиями. Похоже, что споры о книгах помогают их участникам сохранять молодость.
– А как насчет тех, кто пишет книги?
– Они не дотягивают и до половины того срока, какой выпадает на долю спорщиков. И художники с композиторами тоже. Они как-то чувствуют, когда их лучшее произведение уже создано, а потом потихоньку угасают.
Казалось бы, все это должно было испортить мне настроение, но я ничего подобного не замечал.
– Разве это не должно меня угнетать?
– Нет, конечно. Вы же здесь для того, чтобы наслаждаться. Вы получили, что хотели.
– Вроде бы так. Может, я просто не могу привыкнуть к мысли, что когда-нибудь тоже захочу умереть.
– Всему свое время, – сказала она деловито, но дружелюбно. – Всему свое время.
– Кстати, последний вопрос, – я видел, как она играет своими карандашами, раскладывает их в ряд, – а вы-то, собственно, кто такие?
– Мы? Вообще-то мы очень похожи на вас. Мы могли бы быть вами. А может, мы и есть вы.
– Если получится, я еще вернусь, – сказал я.
Несколько следующих веков – я говорю ориентировочно, потому что бросил считать время по- старому, – ушли у меня на серьезные занятия гольфом. Наконец я добился стабильного результата в 18 ударов, и восторги моего мальчика стали обыденным явлением. Тогда я сменил гольф на теннис. Довольно скоро я побил все знаменитые ракетки мира на глине, траве, бетоне, дереве, ковре – на любых покрытиях по их выбору. Я оставил теннис. Я сыграл за «Лестер-Сити» в финале Кубка и получил медаль лучшего игрока (мой третий гол, забитый с двенадцати ярдов мощным ударом головой, решил судьбу матча). Я нокаутировал Роки Марчиано в четвертом раунде на ринге в Мэдисон-сквер-гарден (последние раунд-другой я немножко поиздевался над ним), снизил рекорд марафона до 28 минут, стал чемпионом мира по метанию стрелок; результат, который я показал во встрече с крикетистами Австралии на стадионе «Лорде» (мои 750 перебежек за один тур надолго останутся рекордом), будет превзойден еще не скоро. Через некоторое время мне наскучили и Олимпийские золотые медали. Я оставил спорт.
После этого я серьезно увлекся шоппингом. Я съел больше разных тварей, чем их плавало на Ноевом ковчеге. Перепробовал все марки пива в мире, не считая изобретенных лично мной, стал знатоком вин и насладился самыми редчайшими их сортами; они кончились слишком быстро. Знаменитостей, с которыми я встречался, не перечесть. Я занимался сексом с огромным количеством партнеров и огромным
