парализованной, прикованной к постели или сойти с ума. В этом случае я становился фактическим владельцем «Орхидеи» и всего прочего с условием: окружить Глюкиаду всяческой заботой, сиделками, врачами, ну и так далее, чтобы она ни в чем не ощущала неудобств. Но это, что называется, ради бога. Можно было и без условий обойтись. Я ей всем в жизни обязан, и если вам потом покажется, что я вчера вел себя как неблагодарная скотина, то это не совсем так. Ну вот. Второе «или» посерьезней.
Артур опять начал хватать ртом воздух, однако наткнулся на суровый взор Грушина и собрался с силами:
– Второе «или» предполагает внезапное исчезновение Глюкиады при странных обстоятельствах. Проще говоря, пропажу без вести. Наш закон, если не ошибаюсь, предусматривает трехлетний срок, прежде чем объявляет пропавшего человека погибшим. В завещании своем Глюкиада установила срок в шесть месяцев, по истечении которых я становлюсь полноправным наследником. Ну а то, что управление всеми делами переходит ко мне с самого первого дня, – это как бы само собой разумеется. Доверенности все налицо.
«Какой мальчик-то деловой оказался! – с холодной насмешливостью подумала Женя. – С виду типичный альфонс, фигура совершенно орнаментальная, а вот поди ж ты… Обо всем позаботился, все предусмотрел. Или это Глюки… тьфу, Аделаида такой предусмотрительной оказалась?»
– Надо полагать, патронесса ваша к вам очень неплохо относилась? – негромко поинтересовался Грушин.
– Надо полагать, – уныло откликнулся Артур. – Думаю, нас многие считали любовниками, к сожалению…
– Ого! – хохотнул Грушин. – Вы и вправду об этом жалеете? Да к чему лукавить?!
– Жалею, да. Потому что я видел в ней только мать. Я был ей бесконечно благодарен, восхищался ею и обожал, был рядом с ней поистине счастлив, но…
– Если это не любовь, то что же это? – продекламировал Грушин, воздевая руки, и тут же патетическое выражение на его лице вновь сменилось сухо-деловым. – Ладно, давайте уж выберемся из мира чувств. Что все-таки случилось, ради чего мы здесь время тратим? Может быть, и правда пора в милицию бежать?
– Нет, пожалуйста, не надо! – Артур так и передернулся. – Вы что, не знаете нашей милиции?! Не хочу, чтобы мне заделали «слоника», а я потом навесил бы на себя все, чего не делал, о чем даже не помышлял.
– Сло-ни-ка? – повторил по слогам Грушин. – Що цэ таке? Я и слов-то таких не знаю!
– Ваше счастье! – с видом бывалого блатаря отозвался юный Артур. – Это когда на человека надевают противогаз и перекрывают эту штуку, через которую можно дышать. А потом бьют его почем зря! Тут не захочешь, а в чем угодно признаешься.
– В чем же ты боишься признаться?
– В том, что Глюкиаду убил. Я этого не делал! Не делал! Но сами посудите: у кого были более веские причины от нее избавиться? Мне светило наследство. Я жениться вообще-то собрался. Все видимые причины налицо: Глюкиада, к примеру, из ревности грозила, что изменит завещание, ну я и… Никто ведь не примет всерьез этой чепухи насчет материализации проклятий, которые теперь, через столько-то лет, вдруг с печки упали – и ну разить направо и налево!
– О, так вы слышали об этой истории? – вскинула брови Женя.
– Да уж, можете поверить: до одури наслушался! Вам еще повезло, вы ушли на вид вполне здоровая. У вас, наверное, натура крепкая. А я такой невропат… И как только она заводила свои песни насчет инфернальных фантомов – воплощений человеческой ненависти, которые отделяются от своих создателей и живут самостоятельной убийственной жизнью, я просто-таки помирал на месте. Без помощи всяких фантомов! А после вашего визита она вообще до невозможности активизировалась. Я пытался, конечно, вякать, но она не унималась: время от времени, мол, адские силы выпускают на свободу демонов и разят своих жертв без промаха! Ну, полная клиника – крыша в пути. Нет, думаю, надо брать тайм-аут, не то к Глюкиаде еще и Глюкиартур прибавится. И решил я сказаться больным.
У меня здесь, – Артур ткнул пальцем куда-то в вышину, что, очевидно, означало второй этаж «Орхидеи», – своя комната, чаще всего я в ней и ночевал, потому что дела в магазине заканчивались довольно поздно. А вчера уже после обеда сбежал на свою квартиру. Она, правда, недалеко отсюда, на площади Свободы, но все равно: полная иллюзия этой самой свободы. Вызвонил свою девочку…
– А квартирку, надо полагать, вам тоже Глюкиада Павловна презентовала? – с невинным видом осведомился Грушин.
Артур, сидевший вполоборота, резко повернулся к своим пассажирам спиной, но в зеркальце Жене было отлично видно, какие желваки катает он по щекам, да и плечи напряглись – ого!
– Дело не ваше, смею заметить, – буркнул наконец Артур. – Однако отвечу: вы совершенно правы. Квартиру мне действительно презентовала Глюкиада – между прочим, со словами: «Чтобы ты мог от меня иногда отдохнуть!» Так что, – Артур хмыкнул, подобно Грушину, черпая уверенность в цинизме, – я поступил всего лишь согласно ее пожеланиям. Решил отдохнуть! А как – это уж мое личное дело.
И все-таки что-то меня грызло в тот вечер. Да и девочка моя была не в настроении. Слово за слово – она и хлопнула дверью. Ну и дурак же я, думаю! Уже хотел собраться и поехать к Глюкиаде, но вспомнил, сколько верст до небес наплел, когда смывался из магазина. И грипп, и температура… целый медицинский справочник.
– «Говорят, у них ангина, скарлатина, холерина, дифтерит, аппендицит, малярия и бронхит», – вдруг затараторила Женя, и Грушин покосился на нее с откровенным неудовольствием:
– Это что? Опять «Волшебник Изумрудного города?»
– Ну, Грушин, ты даешь! – изумилась она. – Или в детсад не ходил? Это же классика, «Доктор Айболит».
– Ладно, такой уж я есть, с рождения Агату Кристи читаю и больше ничего, – огрызнулся Грушин. – Да вы продолжайте, продолжайте, Артур!
В глазах, видных Жене в зеркальце, светилась растерянность. Конечно, Артур удивился, с чего это люди, к которым он обратился за помощью, вдруг так явно впали в детство. Но что делать, если пленка в грушинском диктофоне кончилась посреди разговора и надо было срочно брать тайм-аут, чтобы ее поменять!
