– Ну вот… – растерянно восстанавливал Артур нить рассказа. – Мне неловко было возвращаться, и я решил все-таки дождаться утра, а там уж появиться как ни в чем не бывало и соврать, что уничтожил весь запас лекарств, лишь бы выздороветь. Посмотрел по видику фильм и лег спать. И даже заснул, как вдруг раздался телефонный звонок. Два гудка – и все. Я проснулся, конечно. Полежал, ругая какого-то придурка, который поднял трезвон среди ночи, и вдруг меня что-то толкнуло набрать номер Глюкиады. Было полдвенадцатого – она в это время обычно еще не спала. И правда – схватила трубку сразу, будто ждала моего звонка.
«Артур! – крикнула истерически. – Артур!» И вдруг резко сбавила тон, заговорила почти спокойно. Все выспрашивала о моем здоровье. Я ей: мол, «Колдрекса» напился до тошноты, а она через минуту опять спрашивает, выпил ли я «Колдрекс»… И вдруг я расслышал чей-то голос рядом – не слова, а как бы звук. И Глюкиада, отвернувшись от трубки, пробормотала: «Подожди, еще одну минутку подожди!»
– Голос мужской был или женский? – перебил Грушин.
– Не знаю, – быстро ответил Артур. – Я и сам над этим все время думаю. Сначала-то показалось, что однозначно мужской. Вот ни фига себе, думаю, вот ни фига себе! Чуть я за порог, у Глюкиады нарисовался гость! Но сейчас не могу определенно сказать, гость или гостья. Голос мог быть и женский, только низкий и резкий, вроде как у вашей секретарши, например. Но вероятнее мужской. Короче, Глюкиада мне сказала: «Ну, Артик, уже поздно, спать пора. Очень тебя прошу, ты приди завтра рано, как можно раньше, хорошо? И сразу загляни ко мне. Спокойной ночи. Да, вот еще что: Женечке передай привет от Офелии!»
– А кто такой этот Женечка? – насторожился Грушин и удивленно покосился на свою соседку, вдруг вздернувшую подбородок.
– Не такой, а такая, – сказала она тихо. – Думаю, это я – Женечка.
– Я тоже так думаю, – сказал Артур, серьезно глядя на нее. – Потому что никого больше с таким именем у нас с Глюкиадой среди знакомых не было.
– От Офелии, значит, – задумчиво повторил Грушин. – Тебе, Женька, это что-нибудь говорит?
Она нервно сглотнула. Да? Или нет? Вроде бы это имя не звучало в их с Глюкиадой разговорах, но разве забудешь то первое впечатление от фотографии, виденной у Климовых? Она тогда сразу подумала: эта девица в мокром платье могла быть Офелией, да больно уж роковой у нее вид! Пожалуй, «привет от Офелии» ей кое-что все-таки говорит… кое-что не очень приятное!
– Давайте лучше в квартиру войдем, – сказала она, и Грушин кивнул:
– Пора бы.
– Имейте в виду, – предупредил Артур, выбираясь из машины. – Я там ничего не трогал. Все как есть.
Собственно, ничего особенного их там не ожидало, в этой очаровательной квартирке. Вещи все на местах и даже в образцовом порядке – никаких следов драки или поспешного бегства. Единственным признаком беспорядка оказалась фотография, валявшаяся у порога. Это был снимок все из того же спектакля: Аделаида, с распущенными волосами, в белом платье, весело хохочет, обнимаясь со скелетом.
Со Смертью!
«Пока смерть маячит где-то вдали, в некоем непредставимом будущем, мы даже можем подшучивать над ней. Ах, как это приятно – демонстрировать свою храбрость, цитировать Эпикура: «Не бойся смерти! Пока ты существуешь, ее нет, а когда она придет, тебя уже не будет…» Легко сказать! Ты ведь все-таки успеешь с ней встретиться и хотя бы на единый миг заглянуть ей в лицо. Возможно, этот миг окажется длиннее, тягостнее, мучительнее всей прожитой тобой жизни, которая, строго говоря, тоже миг по сравнению с Вечностью.
Да, это правда! Жизнь, долгая ли, короткая ли, была – и ушла. Ее уж нет, теперь ты навеки остался во власти Смерти. И это действительно навеки, потому что воскресения не будет никогда».
В «Агату Кристи» возвращались пешком. Угрюмо промаршировали по всегда многолюдной Покровке, свернули возле грандиозного замка – здания Госбанка.
– Говорят, внутри – росписи Билибина, – нарушил молчание Грушин. – Всю жизнь мечтаю туда попасть, полюбоваться, да никак. Хоть бы экскурсии какие организовывали для народа, что ли!
Женя ничего не ответила.
По тенистой Грузинской улице быстро вышли на Ошарскую, а потом переулочками к бывшему Дорпроекту.
Лифт против обыкновения работал, но к нему стояло человек двадцать.
– С ума сойти! – возмутился Грушин. – Пошли пешком.
Женя пожала плечами:
– Сейчас сколько? Первый час? Нет, я к Любавцеву пойду. Сегодня его жена из командировки возвращается, просил ей позвонить.
– Сватать будешь? – хмыкнул Грушин.
– Работа такая, – сухо ответила Женя и повернулась, чтобы уйти, как вдруг Грушин схватил ее за руку.
– Ну что дуешься, как мышь на крупу? – спросил, не скрывая раздражения. – Что я должен был сделать? Взять этого птенчика под свое крылышко? Да здесь по всем признакам налицо уголовка! Ты ведь знаешь, я стараюсь не впутываться ни в какую пакость, мы в «Агате Кристи» не боевики – мы мирные люди, психоаналитики, юристы. Наш профиль вообще – адюльтер, а не всякие эти… триллеры. Ну, что так смотришь?
Женя опустила глаза.
А может быть, Грушин прав? Может быть, Артуру ничего другого и нельзя было сказать?
