– За тысячу пистолей, – подтвердил капитан.
– Я уже дал Вам пятьсот, – напомнил Фельтон.
– Совершенно верно, – кивнул капитан.
– А вот остальные, – я подняла мешок с золотом.
– Нет, – к моему удивлению, возразил капитан, – я никогда не изменяю своему слову, а я дал слово этому молодому человеку: остальные пятьсот причитаются мне по прибытии в Булонь.
– А доберемся мы туда? – поинтересовалась я.
– Целыми и невредимыми, – подтвердил капитан. Это также верно, как то, что меня зовут Джек Бутлер.
– Так вот, – сказала я, – если Вы сдержите слово, я дам Вам не пятьсот, а тысячу пистолей.
– Ура, прекрасная дама! – вскричал капитан. – И пошли мне Бог почаще таких пассажиров, как Ваша милость!
Старый хитрый льстец! Очень сложно быть прекрасной дамой после спуска по веревочной лестнице под проливным дождем и бултыхания на утлой лодчонке в море. Прекрасной мокрой курицей еще можно. И все равно приятно.
– А пока что доставьте нас в бухту… – сказал Фельтон. – Помните, относительно которой мы с Вами условились.
Капитан кивнул, и Фельтон повел меня в приготовленную каюту.
Там я облачилась в длинную до пят и глухую, как Бастилия, ночную рубашку явно из пуританского гардероба Фельтона. Овладеть девушкой в такой рубашке куда сложнее, чем штурмом взять Бастилию… Замечательная вещь!
Мокрое платье и белье я повесила тут же сохнуть. Вода сбегала на пол ручьями.
Краснея, как девушка, и прячась за моими мокрыми юбками, Фельтон тоже переоделся в сухое.
Мы сидели, прижавшись друг к другу на узкой корабельной койке в переваливающейся с бока на бок каюте.
Фельтон гладил мои волосы и рассказывал, как утром Винтер отправил его в Лондон, а он, вместо того чтобы скакать туда во весь опор, помчался в порт и нанял это судно. Как потом вернулся к замку и начал безумный путь наверх к моему окну. Как втыкая в щели между камнями кладки железные скобы, он, словно паук, передвигался по стене, как добрался таким образом до решетки окна и закрепил лестницу.
Затем он перешел к тому, что сделает завтра. Глаза у него сияли, голова была мечтательно запрокинута вверх, только крыльев за спиной не хватало.
На душе у меня было мерзко и пусто. Я не ангел и не демон, дурных качеств во мне хоть отбавляй, хороших не так уж и много, я никогда не прощаю обид, нанесенных мне, но также я никогда и не забываю добра. Не так уж много мне его приходилось видеть.
Еще четыре часа назад мне было глубоко наплевать на него.
Сейчас я не хотела, чтобы Фельтон шел на верную гибель.
Не хотела!
Я столько делала для государства, почему один-единственный раз я не могу сделать что-то для себя? Пусть этот смешной пуританин останется жить! Бекингэма все равно убьют и без моего участия, слишком многим он насолил. А этот пусть живет, глупый и восторженный солдат-монах. Фанатик!
Фельтон говорил и говорил, а потом стал легко целовать меня в макушку в промежутках между фразами.
– Друг мой, может, Вам не стоит сходить в Портсмуте? – хрустя пальцами, спросила я. – Возмездие никуда не уйдет…
– Не тревожьтесь, душа моя! – светло улыбнулся Фельтон. – Судьбой было предназначено ему пасть от моей руки, для венца мученика я был рожден, как прекрасно сознавать, что моя рука освободит Англию от тирана.
– Конечно, но зачем завтра? Джон, – схватила я его за руку и заглянула в светящиеся глаза, – давайте переждем во Франции, пока утихнет шум от нашего побега, а потом…
– Радость моя, – Фельтон нашел мои губы, надолго припал… – Вы же сами видите, удобнее случая, чем сейчас, не представится. Это Божий знак, Господь осеняет мне путь и говорит: «Иди, Фельтон, иди чадо мое, это твой путь!»
Мне стало плохо.
– Извините, друг мой, – потянула я плащ Фельтона. – Мне надо подышать свежим воздухом. Боюсь, меня укачало.
– Я помогу Вам, – вскочил Фельтон.
– Нет, ни в коем случае. Я немного подышу и вернусь под Ваше теплое крыло, друг мой, ждите.
Обув мокрые башмаки и накинув тяжелый плащ, я вышла на палубу.
Вцепившись в борт, я смотрела на колыхающиеся волны и думала, думала, думала…
Как удержать этого рвущегося к смерти недотепу от визита к Бекингэму? Чем его остановить? Мои доводы его только распаляют.
Пойти и рассказать ему правду? Что я не пуританка, что я агент кардинала, что все рассказанное мной вранье? Думаете, я бы не осмелилась открыть ему это? Осмелилась бы, еще как осмелилась и глазом бы не
