Лишь комплексами недотепы и неудачника можно было объяснить внезапно обволокшие его мечтания. Какими такими подарками природы и судьбы он обладал теперь, чтобы кого-либо облагодетельствовать и наградить процветанием? Ах, ну да, усмехнулся Шеврикука, а сила-то бумаг Петра Арсеньевича? Как же! Как же! Как же! Нет, нельзя было давать - хотя бы умолчанием-и песчиночных надежд Гликерии. Опущено на него 'Возложение Забот', а не мешок с рождественскими подношениями. А взять на себя тягость возложенных забот Гликерия вряд ли отважится (Векка-Увека, возможно, и отважится). А сил у него нет! Нет! Но если они и приданы к 'Возложению Забот', то, конечно, не для его, Шеврикуки, личных блажей. К тому же он от них устранился и распаковывать их не стал. Это Гликерия Андреевна должна принять к сведению. Для этого Шеврикуке еще предстояло поставить Гликерию в известность о своих богатствах и рудных жилах. То есть об отсутствии их. Как там написано в 'Возложении', принялся вспоминать Шеврикука. Переданы ему привилегии и обязанности Петра Арсеньевича. Да, будем считать - и привилегии. Далее вроде бы разъяснено: 'Указания о приемах, средствах и линиях возможных действий любезно дадены в тайно предоставленных приложениях...' Пользоваться этими приемами и средствами разрешалось (или рекомендовалось) лишь при сословных или исторических необходимостях. Не пожелав заглянуть в приложения, ради оправданий Шеврикука посчитал, в частности, что сословных и исторических необходимостей пока нет. Степь не горит. А уж если бы вспыхнули в степи костры и пожары, Шеврикуке бы открылось. Но поручили бы подать знак об этом вовсе не Гликерии Андреевне Тутомлиной.
50
Упросив себя больше не томиться мыслями о приходе Гликерии, о своих чувствах к ней и в особенности не томиться мыслями о наследстве Петра Арсеньевича и соблюдать благоразумие, Шеврикука отправился в пешее и бездумное путешествие по останкинским достопримечательностям, не имея в голове деловых интересов. Прибрел на Звездный бульвар. Пузырь, похоже, сегодня почивал, лежал бездушно, был заперт и зашнурован, никого в себя не впускал, ни с кем не общался, движения или хотя бы вздрагивания в нем не происходили. И вокруг Пузыря было тихо. Дневные городские звуки, естественно, не исчерпались и не утихомирились. Но Пузыря они не раздражали. А вот звуки скандальные и общественно-народного наполнения, видимо, из уважения к Пузырю, к праву его на отдых со сновидениями, а может быть, из-за смиренно-корыстных опасений немилостей Пузыря отодвинулись на Поле Дураков и к парадному, со снопами изобилий, входу на Выставку Достижений. Скандалили громче других желающие пробиться в Лигу Облапошенных, а стало быть, и в соискатели грядущих компенсаций. Эти желающие прибывали в Останкино из самыхразных обездоленных земель, даже и от диких кочевых народов, о чем свидетельствовали бытовавшие теперь на Поле Дураков верблюды, бактрианы и дромадеры, страусы- скороходы, ездовые кенгуры и собачьи упряжки. Корабли пустыни удивляли гостеприимных и жалостливых останкинцев гордыми натурами, хлеб, мясо и рыбу не кушали, а принимали из рук лишь сушеную каракумскую колючку. Скандалисты Шеврикуку не волновали. Они были до того бестолковы и себялюбиво- наглы, что не могли даже добиться статуса облапошенных. Впрочем, и они не пропадут, полагал Шеврикука, а кого-нибудь и сами обдурят. Правда, без пользы для себя. Собеседователи же общественно- народного наполнения сбивались в говорильни, но сейчас как будто бы напряжения в них не было, не колотили дамы галошами по стиральным доскам, не лезли на кафедры или кузовы автомобилей истину чующие, не призывали штурмовать водопровод - беседы всюду проходили степенно-благоразумные, в них растекались надежды и не слышалось озверения. Слова о Пузыре до Шеврикуки не донеслись. В одной из говорилен Шеврикука углядел распаренного поворотами и полезностями дискуссии Радлугина, но подойти к нему не пожелал. Тем более что к месту пребывания Шеврикуки на асфальте подкатил 'мерседес' и вблизи Шеврикуки замер. Отворилась дверь иномарки, и в собеседники Шеврикуки шагнул известный уже в Москве предприниматель Олег Сергеевич Дударев, один из столпов известного уже в деловых кругах Тайбэя (Тайвань), Хоннара (Соломоновы острова), Анкориджа (штат Аляска) и пр. концерна 'Анаконда'. Днями раньше Дударев приплыл к Землескребу в темно-сером 'мерседесе', видно, что поношенном, и сам управлял средством передвижения. Теперь его 'мерседес' имел цвет вишневый, и было ясно, что лимузин предпринимателя новорожденный и только что растаможенный. У руля же сидел крепыш Дубовое Полено в наводящих трепет зловеще-тонированных очках, под малиновым пиджаком, предположил Шеврикука, у него наверняка оттопыривался табельный предмет. - Игорь Константинович! Дорогой вы наш! - шумно приветствовал Шеврикуку Дударев. - Рад видеть вас! Несказанно рад! - И я рад, - чуть наклонил голову Шеврикука. - Наблюдаете? - Наблюдаю, - сказал Шеврикука. - Как и договорились. - Как и договорились! Как и договорились! Вот и славно! - возрадовался Дударев, будто на плечо ему уселась птица лирохвост, а в клюве принесла кредитную карточку. И перешел на шепот: - На днях!.. На днях с Пузырем все начнется! Случится нечто грандиозное, но и... И заварушки всякие возможны, и катавасии, нас ведь хлебом не корми... Тут ко всему придется быть готовым... - Я догадываюсь, - сказал Шеврикука. - Я внимательный... - И хорошо! И хорошо! - одобрил Дударев. - Ба! Да я совсем забыл поздравить вас! - С чем это? - С премией. - С какой премией? - удивился Шеврикука. - Ну как же! С премией! Или чем там вас наградили? Все говорят. А молва знает о том, о чем и газеты не напечатают. - Не получал я никаких премий, - хмуро выговорил Шеврикука. - Ну не получали! Не получали! - принялся его успокаивать Дударев. Скромничайте, коли не желаете говорить о премии, тем более если она с печатями на лбу. Только все знают... Молва, она, сами понимаете... Шеврикука был готов всерьез убеждать Дударева в том, что никто не производил его в лауреаты, а молва - дура и нет ничего глупее ее превратных суждений, но понял, что возражения лишь возрадуют Дударева и укрепят его мнение: была премия, была. И вдруг до Шеврикуки дошло, откуда и из-за чего мог возникнуть возвышающий его слух. Он растерялся. - В премии главное-то не бумажка из кассы, - просветил его Дударев, - а диплом и звание. Новая степень уважения... Кстати, зарплату вашу мы опять индексировали. И крепко. А получать ее вы будете теперь в долларовом эквиваленте. Да! Мы на это уже способны. - А... - Вопрос некий собрался задать Шеврикука. Но замолчал. - Я вас понял! Понял! - заторопился Дударев. - Да, задержки. Да, неплатежи. Но получите, получите! И паркетные работы скоро начнутся. Паспорт, я надеюсь, у вас есть? - То есть... - смутился Шеврикука. - При чем мой паспорт? - Я имею в виду заграничный, - сказал Дударев. Заграничный паспорт. - Нет у меня заграничного паспорта! - решительно заявил Шеврикука. - Жаль, конечно, жаль... Но это мы быстро устроим... Для нас в ОВИРах и МИДах нет блиндажей и укрепрайонов. В концерне мы завели иностранную комиссию. Вы скоренько принесите фотографии, сами знаете какие, и мы вмиг все оформим. - А зачем мне заграничный паспорт? - надменно спросил Шеврикука. - Понадобится, Игорь Константинович, понадобится, - заверил его Дударев. Вот, скажем, паркет. Годится ли наш паркет для дома на Покровке? Как же! Это дрянь что за паркет! Тьфу! А вот в Северной Италии, на границе с Австрией, - чудо что за паркет. Из альпийских елей. Из них и страдиварии делают. Туда вы, как мастер и дока, и отправитесь за цветными и фигурными плашками. - Куда мне... - пробормотал Шеврикука. - У меня здесь дел хватает... - Какие у вас в Москве могут быть дела! - возмутился Дударев. - Съездите на две недели. Отдохнете. Совершите восхождение на вершины. Обмоете премию тирольскими винами, - Ну, если только в грузчики вы мне отпишете Сергея Андреевича, Крейсера Грозного, - сказал Шеврикука. - Это надо обсудить, - задумался предприниматель. - Это если его змей отпустит. - Конечно, - согласился Шеврикука. - А то кто же будет носить ему на десерт гвоздики... - Какие гвоздики? Какой десерт? - не понял Дударев. Но сейчас же десерты амазонского змея Анаконды перестали занимать Олега Сергеевича Дударева. Он взял Шеврикуку под руку и по-приятельски увлек его на прогулку по улице Королева в направлении Останкинской башни. И заговорил секретным шепотом в старании, чтобы его не услышали ни земляки-пешеходы, ни Отродья Башни, ни крепыш Дубовое Полено, занятый у штурвала чтением мужской газеты с картинами услаждений. - А потом, Игорь Константинович, - доверял Шеврикуке Дударев, - случится попросить вас настелить паркет где-нибудь на острове вроде Канар, Флорида хороша, но уж больно далека, в домике махоньком о двух покоях и трех спальнях, с павлиньим пением во дворе. И чтоб в приятных помещениях на видных местах фамильный герб был выложен. С вензелями О. Д. Герб цветной с вензелями вы выложить сможете? - Смогу, - вздохнул Шеврикука. - Ну и чудесно, - заулыбался Дударев. - Только это все между нами. Тсс-с! Никому ни словечка, прошу вас. В особенности этому горлопану и бездельнику Крейсеру Грозному. Он и наврет в сто коробов! - А привидений из Москвы в тот махонький домик вы не выпишете? - спросил Шеврикука. - Если заскучаем, то и выпишем. Отчегр же и не выписать? - Монплезир... Монкураж... Но ведь им тоже, наверное, потребуются заграничные паспорта, - предположил Шеврикука. - Какие проблемы! - махнул рукой Дударев. Но тут же и спохватился: - Кому паспорта? Привидениям? Мы их провезем как сувениры. Впрочем, все выясним. Это ведь не сейчас. Это ведь и не послезавтра. Это ведь к зиме... А теперь уж, с вашего милостивого разрешения, Игорь Константинович, повернем к моей колымаге. Меня небось заждались. И они повернули
