боюсь быть неточным. У нашего Сообщества с движением Бордюкова разные причины и методы действий. Мы с ними почти не соперничаем и не соприкасаемся. И к Пузырю они намерены выходить со стороны Ракетного бульвара через Мазутный проезд. - Я вас понял, - сказал Шеврикука. - Я слышал - 'отрешить!', но у нас шли свои дебаты, - расстроенно произнес Радлугин. - Ну и ладно. Не печальтесь. - Я все выясню! Все! - Радлугин жаждал, чтобы Игорь Константинович швырнул в траву Поля Дураков булку или кость, он сейчас же бы принес хозяину вещь в зубах. - Я вас разыщу! - Передайте суть в донесении через 'дупло', - распорядился Шеврикука. - Непременно! - чуть ли не подскочил в усердии Радлугин. 'Домой! Домой! Сейчас же домой!' - приказал себе Шеврикука. В Землескреб и отправился. И увидел шагах в сорока от себя буяна и мошенника Кышмарова. Сдержал Кышмаров обещание, соизволил посетить Останкино. Как и в Обиталище Чинов, имел он вид замоскворецкого купца, кудри с утра расчесал на прямой пробор, золотая цепочка ползла по его брюху в карман штанов, и за сорок шагов послышались Шеврикуке балчугские скрипы сапог Кышмарова и донеслись до него ароматы свежайшей ваксы. Окружали Кышмарова четверо молодцов, возможно, что и в бронированном нижнем белье. И они были в нарядах замоскворецких приказчиков. Или купчиков. И сапоги купчиков-приказчиков, прибывших в Останкино, скрипели и благоароматили ваксой, и головы сорванцов были не выбриты, а радовали кудрями. Всё сорванцы-молодцы Кышмарова вокруг видели, но будто отдыхали, а заняты были одним: с ленцой, но артистично отправляли в пасти каленые семечки и выплевывали шелуху в траву и на асфальт. 'За должком, что ли, прибыл Кышмаров? - обеспокоенно подумал Шеврикука. И обещанных сорванцов решил представить? Как прибыл, так и убудет. Убыл бы и если бы числился за мной должок на самом деле. А должка-то никакого нет!' Но появление в Останкине мошенника и потрошителя Кышмарова и его кучерявых молодцов с золотыми цепочками Шеврикуку не обрадовало. Будто забыл он о Кышмарове, посчитал его пустозвоном, а сам, пожалуй, не способен был дать ему сейчас отпор. 'Это мы еще посмотрим! - храбрился Шеврикука. - Да и не сунется он в Землескреб...' А Кышмаров, выходило, и не думал идти на него в наступление. Напротив, он улыбался Шеврикуке и будто бы готов был отправить ему с надлежащим движением ветра воздушный поцелуй. Но нет, не отправил. А головой одобрительно или даже восторженно покивал и поднял вверх большой палец. Что явно означало: 'Ну ты молодец, Шеврикука!' Или: 'Ну ты даешь, Шеврикука!' Кышмаров стал нечто растолковывать сорванцам-молодцам, купчикам-приказчикам, и те принялись глазеть на Шеврикуку, и глазели они с почтением и любопытством, будто Шеврикука был музейный экспонат. Дельфийский Омфал. Восковая персона. Чучело динозавра. 'Вот, детки, это тот самый знаменитый Шеврикука'. Рты сорванцов оставались открытыми, семечки не залетали в них, лушпеюшки не выплевывались к яловым сапогам. Шеврикука небрежно, чуть ли не покровительственно кивнул Кышмарову, не замедлив движения к Землескребу. Экий уважительно-негромкий оказался нынче буян Кышмаров. И к Шеврикуке приблизиться не посмел, а лишь рукой помахал с пожеланием благополучий. Посмел или не посмел - неизвестно. 'Не посмел' - так предположил Шеврикука. А когда Шеврикука втиснулся в Землескреб и вместился в кресло в квартире Уткиных, он вдруг ощутил сожаление оттого, что сегодня не явился из Сокольников полюбопытствовать на него бывший приятель Малохол, он же Непотреба, или хотя бы кто-нибудь из его профилакторских сотрудников Лютый, или Раменский, или Печенкин в капитанской фуражке, или пышнокосо-коварная Стиша. Лучше бы не Кышмаров, а пусть бы Печенкин помахал ему издалека рукой. 'Да на кой мне Малохол с командой! - тут же посетовал Шеврикука. - Пусть себе лакают медовуху в Сокольниках и играют в карты на пушнину и водоемы!'
51
Гликерия. Дударев. Концебалов-Брожило, без тоги, но в сандалиях. Радлугин навытяжку. Ухарь- купец Кышмаров со товарищами в кудрях. Кабы еще Малохол и его водяные сотрудники. Кабы еще Сергей Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный, верхом на змее Анаконде, откормленном гвоздиками, и при нем Векка Вечная с ветвью маньчжурского ореха и японский друг Сан Саныч. Такие расстегаи с томленой стерлядью. Силы. Премия. Новые значения. Штаны с лампасами. Что еще? Кышмаров сам, похоже, готов заплатить должок. Какой? Неважно. Придумает. И ваксой до блеска должок отчернит. Что еще? Еще следует идти на 3-ю Ново-Останкинскую в очередь к мастеру срочных портретов. И на вишневом 'мерседесе' концерна 'Анаконда' крепыш Дубовое Полено доставит Игорю Константиновичу Шеврикуке заграничный паспорт. Нет, скорее всего, доставит сам Олег Сергеевич Дударев. Что ж, нанесем визит и фотографу, объявил себе Шеврикука, отчего же не нанести? Отчего же не съездить и на острова. Пройтись там по пляжу и кивнуть разомлевшим от услад Радлугину и Нине Денисовне Легостаевой, Денизе? Впрочем, Дениза в лицо его не ведает. Ну что же, кивнет хотя бы и Радлугину. Тот пребыванию Игоря Константиновича на островах вряд ли удивится. Никто из Отродий Башни сегодня никак себя не проявил. Да и зачем им, с их техническими приспособлениями, себя проявлять? Небось им и так известно, что доступный их вниманию домовой из Землескреба пока и сам не знает, какие ему приданы силы, сшиты ли ему штаны с лампасами и какие он приобрел (если приобрел) новые значения. Ведомо все про Шеврикуку наверняка и Китайгородскому Увещевателю, озабоченному 'генеральной доверенностью', его соратникам и старальцам. Если не все, то многое. Кстати, а не Увещеватель ли с соратниками, не Отродья ли и пустили в толпу слухи о переменах в состоянии Шеврикуки, чтобы тот, услышав подметные слухи о нем, с бумажными цветами фантазий и предположений, возжелал узнать, что с ним происходит или должно произойти? А он возжелал. Но, может быть, и совсем иные личности вводили в заблуждение Гликерию, Дударева, Концебалова-Брожило, прочих... Имело ли сейчас это значение? Нет, для Шеврикуки, пожалуй, не имело. 'Наизнанку и навыворот!..' Разговор в Обиталище Чинов, важнейшим в котором оказались слова о генеральной доверенности Петра Арсеньевича, с ним вели наизнанку и навыворот. Должно было и сегодня держать это в голове. И не забывать про чашу. В недавних его видениях из туманов, или из горячих паров, или из неспокойных облаков проступала чаша, то ли каменная, то ли кованная из неведомых металлов с острова Алатыря, а может быть, и не чаша... Крошечная женская фигурка в белом, с золотой диадемой, скорее угадываемой, нежели различимой, женщина металась под чашей, будто призывала кого-то помочь ей или спасти ее... Это видение казалось сейчас важным Шеврикуке. Призывала кого-то... Ясно, что его, Шеврикуку. И ясно, что призывала Гликерия. Гликерия в квартире Уткиных видение чаши и мечущейся возле нее женщины не могла ни устроить, ни сотворить. Знак подавали ему иные силы. Или его собственные предчувствия и знания. Но ведь и какая-нибудь Увека Увечная могла молить Шеврикуку стать ее оплотом и спасением. Нет. То была Гликерия, стоял на своем Шеврикука. Увека же Увечная, Векка Вечная, успокаивал он себя, в оплоты и спасители наверняка определила удальца и мореплавателя Сергея Андреевича Подмолотова, Крейсера Грозного. Он мог осыпать ее гвоздиками и содержать в теле флотскими борщами. То есть нынешние слова и просьбы Гликерии ничего не меняли и не ставили под сомнение то, что Шеврикуке было указано видением о чаше. Глупости! Все это глупости, объявил себе Шеврикука, и не надо сейчас думать о них. А надо взять в руки 'Возложение' и, признав его неизбежностью, в спокойствии, благоразумии и даже добродушии исследовать заново и истолковать бумагу. А потом обмозговать, стоит ли и наступило ли время заглядывать в потайные ходы, щели и укрытия и отмыкать указующими циферками и якобы руническими крюками секретные замки. Но палка Петра Арсеньевича находилась под надзором Пэрста-Капсулы. Призванный повелительным сигналом пред очи Шеврикуки, Пэрст-Капсула не явился. Не был он обнаружен и в своем спальном получердачье. 'Экий разгильдяй!' - отругал полуфабриката и специалиста по катавасиям Шеврикука, будто бы Пэрст-Капсула находился у него в услужении, а временные свободы его были окованы вахтенными расписаниями. Нет, Пэрст-Капсула гулял по пространствам, как вольный и серый сибирский кот. Но теперь он не только ворчал на Пэрста, но и дулся, признавая справедливость собственной обиды на полуфабриката. Сегодняшнее отсутствие Пэрста-Капсулы начинало казаться Шеврикуке ехидно-подозрительным. Все, все (уже все!) обратили внимание на новые (по слухам, ну пусть и по слухам) значения Шеврикуки, проявили интересы и корысти, один лишь Пэрст-Капсула остался к ним лениво нелюбопытен. Впрочем, почему один? И Увещеватель в Китай-городе с соратниками, и Отродья Башни, да, и они были к нему якобы лениво нелюбопытны. Вот именно, внушал себе Шеврикука, вот в том-то и есть ехидство Пэрста, в том-то и есть подозрительность его отсутствия, что и ему все существенное о Шеврикуке ведомо, и к новостям ему спешить не надо, сами поспешат... Так кто же он, этот Пэрст-Капсула, от кого, и откуда, и зачем он здесь в Землескребе при Шеврикуке?.. И все же Шеврикука заставил себя посчитать, что он теперь глуп и безрассуден. Вздувая нагретым воздухом интересы к нему Гликерии, Дударева, Концебалова-Брожило, вознося в поднебесья претензии к загулявшему полуфабрикату, он и свою личность возводил в дельфийский Омфал, в базальтовый Пуп Земли! Да кому он нужен? Кому нужны якобы новые его значения? И что меняется от того, приставлен к нему Пэрст-Капсула или не приставлен? 'А что ждать-то? - подумал Шеврикука. - В 'Возложении' и слов-то было меньше чем на
