– Здравствуйте, – сказала Лена.
– Здравствуй, – ответил Устименко и немножко испугался, что девочка будет благодарить за паек. – Ты тут зачем?
– Разрешите мне петь, танцевать и рассказывать, – глядя на Устименку снизу вверх из-под своих словно приклеенных ресниц, очень веско, достойно и серьезно попросила девочка. – Я хорошо это умею. Особенно танцевать.
– Сколько же тебе лет, Елена?
– Будет десять.
– Отчего же ты такая маленькая?
– От недоедания. Это у меня и в поезде все спрашивали, и на пароходе. У нас было очень тяжелое продовольственное положение.
У Володи перехватило горло. Он покашлял.
– А мама знает, что ты здесь?
– Мама сейчас дежурит во второй хирургии. Она мне велела спросить у вас разрешения петь, танцевать и рассказывать.
– Ладно, разрешаю. Только запомни, есть раненые, которым очень больно и тяжело. Если им не понравится – не обижайся.
– Я понимаю.
Они помолчали. Елена стояла против него, закинув чуть-чуть голову, и глядела на Устименку своим невозможно открытым взглядом.
– Пошли, – сказал Устименко, – сообразим тебе халат.
Но халат «сообразить» не удалось, не было даже приблизительно такого размера. Тогда сестра Кондошина, которую Володя встретил на пути к бельевой, придумала одеть Елену в мужскую бязевую рубашку, подпоясать бинтом и закатать рукава. В это время за Володей пришел Митяшин: с мыса Тресковского доставили раненых.
– Идемте, – сказал Устименко, – а ты, Елена, действуй без нас.
И высокий доктор, и сестра Александра Тимофеевна ушли. Лена постояла, подумала, вздохнула. Потом открыла дверь и очутилась в подземном коридоре. Маленькая, пугливо озираясь по сторонам, вспоминая слова о том, что раненым тяжело и больно, девочка тихонько шла по длинному коридору. Все тут было чуждо, непонятно, непривычно, даже страшно: и острый запах медикаментов, и странные высокие носилки на колесах, и яркий свет в белой перевязочной, и длинные равномерные стоны из раскрытой двери в небольшую палату.
Внезапно из другой двери навстречу Лене вышел раненый с костылем, нагнулся к девочке и спросил густым басом:
– Это какое такое привидение?
Елена молчала, прижавшись к стене. От раненого густо пахло табаком, и он был такой небритый, что напомнил ей Робинзона Крузо из книжки, которую она недавно прочитала, только попугаев не хватало вокруг него.
– Докладывайте, – велел Робинзон, – почему вы сюда заявились, привидение? И еще докладывайте: разве детские привидения бывают?
– Я не знаю, – с присущей ей серьезностью ответила Елена. – Но только я не привидение, я – девочка и пришла к раненым – петь, танцевать и рассказывать. И мне доктор Владимир Афанасьевич разрешил.
– С ума сойти! – восхитился Робинзон Крузо.
Постукивая костылем, он привел Елену в огромную палату с каменными стенами и каменным потолком. Только пол тут был деревянный. Под серыми одеялами кое-где вздымались возвышения – Робинзон Крузо не совсем понятно объяснил, что эти возвышения называются «зенитками». Кое-где в полусумерках она видела нечто странное, белое, почти бесформенное, Робинзон сказал, что это загипсованные руки и ноги и что ничего особенного в этом нет. Один раненый лежал навзничь, ноги его были покрыты колпаком, в колпаке горела электрическая лампочка, эта лампочка просто ужаснула Елену, и она долго не могла отвести взор от раненого с лампочкой.
– Ты, Елена, не трепещи, – сказал ей Робинзон. – У Павлика ноги обожжены, его Владимир Афанасьевич по новой системе лечит, согласно современным научным достижениям. Чтобы там, в ящике в этом, одна температура держалась. Теперь – «зенитки». Это мы так про себя выражаемся, а на самом деле это костное вытяжение. С первого взгляда целый кошмар иголка через кость пропущена. А по существу вопроса, наш героический старшина Панасюк никакой боли не испытывает. Верно, Аркадий?
– А оно кто такое? – спросил Аркадий.
– Сейчас представлю, – ответил Робинзон. – Пусть оно немного к нашему зоосаду привыкнет…
– Я уже привыкла, – спокойно сказала Елена.
– Ну, раз привыкла, значит, будем начинать.
И голосом опытного конферансье Робинзон произнес:
– Товарищи раненые! Тут к нам прибыл ребенок по имени… Как тебя величать-то, девочка?
– Елена. Ярцева Елена.
– Ребенок Ярцева Елена. Она говорит, что может петь, танцевать и рассказывать. Вроде – она начинающий артист. Что ж, попросим?
– Попросим! – донеслось с койки старшины Панасюка.
