– Годитесь! – грубо сказал он. – Непременно годитесь!
Голова его слегка кружилась от выпитой водки и от того, что Вересова была так близко от него.
– Тогда велите: останься! – приказала она, почти не разжимая губ.
– Останься! – повторил он.
– Это ничего, что вы меня не любите, – так же не разжимая губ, произнесла Вера Николаевна. – Это не имеет никакого значения. Вы меня полюбите – со временем, – я знаю, я уверена. Полюбите, потому что я стану частью вас.
Положив руки ему на плечи, она чуть-чуть притянула его лицо к своим губам и, почти касаясь его рта, попросила:
– И пожалуйста, скажите хоть одно приблизительно ласковое слово. Это ведь вам нетрудно. Из вежливости, а я постараюсь поверить, что правда. Скажите мне «милая», или «дорогая», или «родненькая», хоть что-нибудь! Это будет мне подарок в день рождения…
– Верочка! – шепотом жалостливо сказал он и, вдруг вспомнив с мучительной, мстительной злобой все навсегда миновавшее, добавил: Веруха!
– Как? – вздрогнув всем телом и прижимаясь к нему, спросила она.
– Веруха! – жадно и быстро повторил он. – Веруха!
– Видишь! – едва слышно в ухо ему сказала она. – Видишь, какой ты у меня щедрый, спасибо тебе! Не пожалел!
А утром Нора Ярцева, не глядя ему в глаза, поздравила его.
– С чем? – спросил он.
– С вашим личным счастьем! – сквозь слезы ответила Нора.
Глава двенадцатая
«ТАК ПОДИ ЖЕ ПОПЛЯШИ!»
«Ранен! – подумал он. – Как глупо!»
Ему удалось еще немного подтащить к трапу старшину, наверное уже мертвого, потом он услышал звенящий, протяжный стон залпа – эсминец бил главным калибром, – затем он увидел черные самолеты со свастиками – они опять заходили для атаки, – и только тогда, уткнувшись лицом в обгорелый башмак убитого матроса, Володя потерял сознание.
Очнулся он в кают-компании «Светлого», где сейчас была операционная. Корабли еще вели огонь, прикрывая высадку десанта, все звенело и вздрагивало от залпов, и вдруг рядом Устименко увидел Родиона Мефодиевича, которому корабельный врач быстро и ловко накладывал повязку на локоть. От желтого, слепящего света бестеневой лампы было больно глазам. Устименко прищурился и, как ему казалось, очень громко окликнул каперанга, но никто ничего не услышал, Володя же совершенно выбился из сил, и вновь его потянуло куда-то на темное, душное дно, где он пробыл до тех пор, пока не увидел себя в низком сводчатом подвале незнакомого госпиталя. Впрочем, это был хорошо известный ему госпиталь, только ведь никогда ему еще не приходилось видеть потолок, лежа на койке, как видят раненые.
Несколько суток, а может быть и куда больше, он провел в загадочном мире невнятных звуков и белесого тумана, то покидая жизнь, то вновь возвращаясь в нее. По всей вероятности, его оперировали – он не знал этого. Какие-то секунды ему казалось, что он видит флагманского хирурга Харламова, слышался его властный, непререкаемый тенорок, потом он узнал Веру с кипящими в глазах слезами…
– Что, Володечка? – напряженно спросила она.
– Паршиво! – пожаловался он, опять впадая в забытье.
И опять помчались часы, дни, ночи, сутки, до тех пор, пока не услышал он невдалеке от себя глуховатый и усталый голос:
– Боюсь, что мы его теряем!
– Меня учили… – задыхаясь от слабости, едва ворочая пересохшим языком, сказал Устименко, – меня в свое время учили… даже… в самых печальных случаях… быть… воздержаннее на язык…
В палате сделалось тихо, потом про него кто-то сказал уважительным басом:
– Это – характер!
Он попросил пить.
Теплая, розовая, в сбившейся косынке, только что проснувшаяся, над ним склонилась Вера с поильником.
– Куда я ранен? – спросил он строго.
– Только повреждение мягких тканей, Володечка…
– Не ври! – велел он. И, отдышавшись, осведомился: – Руки, да?
Губы ее дрогнули сочувственно и жалостливо.
Устименко закрыл глаза, как бы засыпая. «Ты все пела – это дело, вспомнилось ему, – так поди же попляши!» Одно дело лечить, другое – быть раненым.
Опять поскакали дни и ночи. Но даже когда ему стало значительно лучше, он не мог ни с кем разговаривать. И самого Харламова Устименко ни о чем не спрашивал – разве не знал он, как удивительно умел лгать Алексей Александрович «для надобности здоровья»?
– В общем, полезно! – произнес он как-то в присутствии флагманского хирурга, отвечая на собственные мысли.
